"Иван Трифонович Твардовский. Родина и чужбина " - читать интересную книгу автора

Вспоминается письмо брата Константина. Писал он мне с Кубани, где жил и
работал вскоре после войны:
"Живем хорошо. Богачества нет, но едим вволю. Люди стали веселее. Есть
у нас сыночек Василечек. Он совсем еще карапуз, ему лишь пять лет. Но вот,
понимаешь, уже говорит и знает "трактор", "комбайн", "Победа", "радио" - и
все ему понятно, все как и должно быть. А я, глядя на Василька, вспоминаю
наше детство: ельник да куча песка у колодца, крашеные яички да день Пасхи.
Вот и все, что видели и чем жили. До чего ж убогой была наша жизнь!"
Да, так оно и есть. Хотя знаю я и помню, что жили еще хуже, беднее нас.
Ведь "тетка Дарья", о которой упомянул Александр Трифонович в поэме "За
далью - даль", - это ведь тоже отзвук детства: Дарья Федоровна, жена нашего
соседа Алексея Ивановича. Ее образ и ее имя как символ крайней бедности брат
носил в себе всю жизнь.
Мне же в детстве казалось, что слова из некрасовской поэмы "Мороз -
Красный нос": "Осилило Дарьюшку горе..." как бы предпосланы нашей
загорьевской тетке Дарье.
Очень рано проникнувшись сознанием людского горя, тогда еще, в начале
двадцатых годов, Александр достал где-то книгу рассказов С. Подъячева. Один
из его рассказов, названный автором "Жуть", был прочитан у нас вслух. Надо
думать, читал он его уже вторично, то есть сначала про себя, а потом уж для
нас. В этом рассказе автор поведал читателю о себе, о своей жизни
писателя-самоучки, жизни действительно жуткой. Все мы, слушавшие, были
поражены беспощадной правдой той "Жути".
Появившиеся в двадцатые годы новые книги советских писателей: "Чапаев"
Фурманова, "Цемент" Гладкова, "Железный поток" Серафимовича, "Дело
Артамоновых" Горького, печатавшиеся отдельными главами в газете "Беднота",
Александр читал с особым, самозабвенным пристрастием. Прочитывались все эти
произведения также и Константином, а потом, случалось, братья обсуждали их
между собой, делились мнениями. Втягивал Александр и меня в чтение и, помню,
настоятельно советовал прочесть "Железный поток". Я тогда так и не осилил
роман, что огорчило брата.
Перечислить все книги, известные четырнадцати-пятнадцати-летнему
Александру, просто невозможно - их прошло через его руки до удивления много:
и Гашек, и Чехов, и Демьян Бедный, и Сейфуллина, и Иван Молчанов, и Орешин,
и, конечно же, Есенин. И совершенно точно, что чтение для Александра
являлось не чем-то вроде времяпрепровождения, а именно главным источником
познания жизни: прошлого, настоящего, грядущего.
Новые книги - книги советских писателей - значительно повлияли на
Александра, расширили его кругозор и помогли понять бурные изменения,
происходившие в стране, побудили к участию в общественной жизни, осмыслению
событий. Его тянуло к людям, но не туда, где печатают пыль каблуками, а к
друзьям-единомышленникам. К тому времени - он уже комсомолец, состоит в
Кубаркинской, первой в наших краях, возникшей в середине двадцатых годов
ячейке, участвует и в работах по оказанию помощи нуждающимся, проводившихся
по решению комсомольских собраний, в различного рода молодежных вечерах.
Начинал сотрудничать в газетах Смоленска. Наступал, пожалуй, наиболее
активный период его сельской жизни.
Однажды случилось и мне побывать в Кубарках вместе с братом. Кажется,
было это летом 1925 года, в самый разгар сенокосной поры, воскресным утром.
Шли босыми через болото между Столповом и Никульчином, кратчайшим путем,