"Иван Трифонович Твардовский. Родина и чужбина " - читать интересную книгу автора

А голос рвался и дрожал,
И много ли струн оборвалось
У бедной крестьянской души,
Навеки сокрыто осталось
В лесной нелюдимой глуши,-
он пел больше тогда, когда чем-то бывал расстроен.
Много значило еще и то, что наша мать, Мария Митрофановна, была
человеком остро чувствующим. И хотя сама она книг не читала в те годы -
грамоты не хватало, но проявляла живой интерес к тому, что прочитывалось и
являлось предметом обсуждения между сыновьями и отцом. Обсуждения же и
беседы возникали у нас всегда, как только в дом попадала какая-то новая
книга. Перечислить все произведения, с которыми мы познакомились в детстве,
просто невозможно: имена Тургенева, Толстого, Достоевского, Гончарова,
Горького, Мамина-Сибиряка, Короленко слышали мы с дошкольного возраста.
Теперь это вряд ли показалось бы чем-то необычным, но в те годы наша
семья слыла как бы странной и ходили о нас всякие, подчас язвительные, толки
и россказни. И соседям, и родственникам казалось, что случавшиеся у нас
материальные затруднения - результат зряшного устремления отца в
"грамотные"; "туда же и детей толкает" - осуждающе говорили они.
Период, когда Шура учился у Ивана Ильича в Егорьевской школе, оказался
особым в его отроческих исканиях. В том 1922/23 учебном году я не ходил в
школу, так же было и в следующем - не послали, не было обуви, не было и
необходимой одежды, и учился я возле братьев, дома. И дело шло не так уж
плохо: я умел и читать и писать, хотя казалась мне такая учеба нерадостной.
Каждый день с нетерпением я ждал прихода Шуры из школы в надежде услышать
что-то новое. Помню, как принес он домой вырезанный то ли из какой-то
газеты, то ли из книги снимок - портретик человека с глубоким,
проницательным взглядом, с окладистой бородой. Я впервые услышал имя Карла
Маркса, о котором Шура тогда же поведал, что это великий вождь рабочих и
трудящихся всего мира и что Ленин - продолжатель его учения.
Тот маленький газетный портретик Шура пытался как-то пристроить на
стене, но без рамки показалось недостойно великого имени, и тогда он решил
сделать рамку сам. Выполнить эту затею ему стоило немалых усилий - тяги к
мастерству у него не было. Соединить углы ольховых палочек с помощью
перочинного ножика долго не удавалось. Однако - не отступал: думал,
прикидывал так и эдак и нашел-таки выход: соединил плотницким приемом
"вполдерева" и закрепил шпильками. То, что концы несколько выступали, - дела
не портило, а что кору он не снял - придавало изделию некоторую
оригинальность. И портрет был вложен в рамку и повешен на стене над
отцовским местом близ святых образов.
Отцу решили не говорить, - "Пусть сам увидит!". Ждали этого момента с
напряжением, гадали: "Что скажет?" На оклеенной газетами стене портрет в
рамке был хорошо заметен, и отец сразу же, как пришел, увидел его.
Приостановился, молча смотрел. Качнув головой и тронув себя за ус,
усмехнулся:
- Та-ак... Ну, что ж? А-а... Ничего. Пусть себе...
- Пап! Это - Карл Маркс! - уточнил кто-то из нас.
- Да вижу, вижу.
Благодаря Егорьевской школе, стали нам известны песни революционных лет
и гражданской войны. Получалось так, что заученные Шурой песни сразу же