"Иван Сергеевич Тургенев. Затишье" - читать интересную книгу автора

слушать...
Слуга показался в дверях и доложил, что Егор Капитоныч
приехал.
- А! проси, проси! - воскликнул Ипатов.
Вошел старичок низенький и толстенький, из породы людей. называемых
коротышками, или карандашами, с пухлым и в то же время сморщенным личиком
вроде печеного яблока. На нем была серая венгерка с черными шнурками и
стоячим воротником; его широкие плисовые шаровары, кофейного цвета,
оканчивались далеко выше щиколок.
- Здравствуйте, почтеннейший Егор Капитоныч,- воскликнул Ипатов, идя
ему навстречу,- давненько мы с вами не видались.
- Да что,- возразил Егор Капитоныч картавым и плаксивым голосом,
раскланявшись предварительно со всеми присутствовавшими,- ведь вы знаете,
Михаил Николаич, свободный ли я человек?
- А чем же вы не свободный человек, Егор Капитоныч?
- Да как же, Михаил Николаич, семейство, дела... А тут еще Матрена
Марковна. И он махнул рукой.
- А что ж Матрена Марковна?
И Ипатов слегка подмигнул Владимиру Сергеичу, как бы желая заранее
возбудить его внимание.
- Да известно,- возразил Егор Капитоныч, садясь,- все мною недовольна,
будто вы не знаете? Что я ни скажу, все не так, не деликатно, не прилично. А
почему не прилично, господь бог знает. И барышни, дочери мои то есть, туда
же, с матери пример берут. Я не говорю, Матрена Марковна прекраснейшая
женщина, да уж очень строга насчет манер.
- Да чем же ваши манеры дурны, Егор Капитоныч, помилуйте?
- Я и сам то же думаю, да, видно, ей угодить мудрено. Вчера, например,
говорю я за столом: Матрена Марковна (и Егор Капитоныч придал голосу своему
самое вкрадчивое выражение), Матрена Марковна, говорю я, что это, как
Алдошка лошадей не бережет, ездить не умеет, говорю; вороного-то жеребца
совсем закачало. И-их, Матрена Марковна как вспыхнет, как примется стыдить
меня: выражаться ты, дескать, прилично не умеешь в дамском обществе; барышни
тотчас из-за стола повскакали, а на другой день Бирюлевским барышням,
жениным племянницам, уже все известно. А чем я дурно выразился? посудите
сами. И что бы я ни сказал, иногда неосторожно, точно,- с кем этого не
бывает, особенно дома,- Бирюлевским барышням на другой день уже все
известно. Просто не знаешь, как быть. Иногда сижу я этак, думаю с своей
манерой,- я, вы, может, знаете, дышу тяжело, - Матрена Марковна опять меня
стыдить примется: не сопи, говорит, кто нынче сопит! Что ты бранишься,
говорю я, Матрена Марковна, помилуй, надо соболезновать, а ты бранишься. Уж
я теперь дома больше не думаю. Сижу и на низ все так гляжу. Ей-богу. А то
еще на днях, спать мы ложились: Матрена Марковна, говорю я, что ты это,
матушка, своего казачка как избаловала, ведь он, говорю, поросенок этакой,
хоть бы в воскресенье лицо-то вымыл. Что ж? ведь, кажется, далеко, нежно
сказал, а и тут не потрафил, опять начала меня Матрена Марковна стыдить: не
умеешь, говорит, в дамском обществе держать себя, а на другой день
Бирюлевским барышням все известно. Где уж тут о выездах думать, Михаил
Николаич?
- Это для меня удивительно, что вы говорить изволите,- возразил
Ипатов,- я этого не ожидал от Матрены Марковны;