"Иван Сергеевич Тургенев. Дневник лишнего человека" - читать интересную книгу автора

О н а. А вы напейтесь чайку да лягте. Бог даст, вспотеете, соснете
маненько.
Я. Да я не хочу спать.
Он а. Ах, батюшка! что вы это? Господь с вами! Лягте-ка, лягте: оно
лучше.
Я. Я и без того умру, Терентьевна!
Она. Сохрани господь и помилуй... Что ж, прикажете чайку?
Я. Я недели не проживу, Терентьевна!
Она. И-и, батюшка! что вы это?.. Так я пойду самоварчик поставлю.
О дряхлое, желтое, беззубое существо! Неужели и для тебя я не человек!
24 марта. Трескучий мороз
В самый день моего прибытия в город О... вышеупомянутые служебные дела
заставили меня сходить к некоему Ожо-гину, Кирилле Матвеичу, одному из
главных чиновников уезда; но познакомился я с ним, или, как говорится,
сблизился, спустя две недели. Дом его находился на главной улице и отличался
от всех других величиной, крашеной крышей и двумя львами на воротах, из той
породы львов, необыкновенно похожих на неудавшихся собак, родина которым
Москва. По одним уже этим львам можно было заключить, что Ожогин человек с
достатком. И действительно: у него было душ четыреста крестьян: он принимал
у себя все лучшее общество города О... и слыл хлебосолом. К нему ездил и
городничий на широких рыжих дрожках парой, необыкновенно крупный, словно из
залежалого материала скроенный человек; ездили прочие чиновники: стряпчий,
желтенькое и злоб-ненькое существо; остряк землемер - немецкого
происхождения, с татарским лицом; офицер путей сообщения-нежная душа, певец,
но сплетник; бывший уездный предводитель- господин с крашеными волосами,
взбитой манишкой, панталонами в обтяжку и тем благороднейшим выражением
лица, которое так свойственно людям, побывавшим под судом;
ездили также два помещика, друзья неразлучные, оба уже немолодые и даже
потертые, из которых младший постоянно уничтожал старшего и зажимал ему рот
одним и тем же упреком: "Да полноте, Сергей Сергеич; куда вам? Ведь вы
слово: пробка - пишете с буки. Да, господа,- продолжал он со всем жаром
убеждения, обращаясь к присутствующим,- Сергей Сергеич пишет не пробка, а
бробка". И все присутствующие смеялись, хотя, вероятно, ни один из них не
отличался особенным искусством в правописании; а несчастный Сергей Сергеич
умолкал и с замирающей улыбкой преклонял голову. Но я забываю, что мое время
рассчитано, и вдаюсь в слишком подробные описания. Итак, без дальних
околичностей: Ожогин был женат, у него была дочь, Елизавета Кирилловна, и я
в эту дочь влюбился.
Сам Ожогин был человек дюжинный, не дурной и не хороший; жена его
сбивалась на застарелого цыпленка; но дочь их вышла не в своих родителей.
Она была очень недурна собой, живого и кроткого нрава. Ее серые, светлые
глаза глядели добродушно и прямо из-под ребячески приподнятых бровей; она
почти постоянно улыбалась и смеялась тоже довольно часто. Свежий голос ее
звучал очень приятно; двигалась она вольно, быстро-и весело краснела.
Одевалась она не слишком изящно; к ней шли одни простые платья. Я вообще не
скоро знакомился, и если мне с кем-нибудь было с первого раза легко - что,
впрочем, почти никогда не случалось,- это, признаюсь, сильно говорило в
пользу нового знакомства. С женщинами же я вовсе не умел обращаться и в
присутствии их либо хмурился и принимал свирепый вид, либо глупейшим образом
скалил зубы и от замешательства вертел языком во рту. С Елизаветой