"Иван Сергеевич Тургенев. Дневник лишнего человека" - читать интересную книгу автора

- Не знаю,-возразила она после небольшого молчания, посмотрела на меня
своими кроткими, еще влажными от слез глазами-взгляд их показался мне
измененным-и опять умолкла.
- Вы, я вижу, любите природу...-продолжал я.-Я совсем не то хотел
сказать, да и эту последнюю фразу язык мой едва пролепетал до конца. Она
покачала головой. Я более не мог произнести слова... я ждал чего-то... не
признанья-где! я ждал доверчивого взгляда, вопроса... Но Лиза глядела на
землю и молчала. Я повторил еще раз вполголоса: "Отчего?", и не получил
ответа. Ей, я это видел, становилось неловко, почти стыдно.
Спустя четверть часа мы уже сидели в карете и подъезжали к городу.
Дружной рысью бежали лошади; мы быстро мчались сквозь темнеющий, влажный
воздух. Я вдруг разговорился, беспрестанно обращался то к Бизьменкову, то к
Ожо-гиной, не глядел на Лизу, но мог заметить, что из угла кареты взор ее не
раз останавливался на мне. Дома она встрепенулась, однако не захотела читать
со мной и скоро отправилась спать. Перелом, тот перелом, о котором я
говорил, в ней совершился. Она перестала быть девочкой, она тоже начала
ждать... как я... чего-то. Она недолго ждала.
Но я в ту же ночь вернулся к себе на квартиру в совершенном очаровании.
Смутное не то предчувствие, не то подозрение, которое возникло было во мне,
исчезло: внезапную принужденность в обхождении Лизы со мною я приписывал
девической стыдливости, робости... Разве я не читал тысячу раз во многих
сочинениях, что первое появление любви всегда волнует и пугает девицу? Я
чувствовал себя весьма счастливым и уже строил в уме различные планы...
Если б кто-нибудь сказал мне тогда на ухо: "Врешь, любезный! тебе
совсем'не то предстоит, братец: тебе предстоит умереть одиноко, в дрянном
домишке, под несносное ворчанье старой бабы, которая ждет не дождется твоей
смерти, чтобы продать за бесценок тзои сапоги..."
Да, поневоле скажешь с одним русским философом: "Как знать, чего не
знаешь?" До завтра.

25 марта. Белый зимний день
Я перечел то, что вчера написал, и чуть-чуть не изорвал всей тетради.
Мне кажется, я слишком пространно и слишком сладко рассказываю. Впрочем, так
как остальные мои воспоминания о том времени не представляют ничего
отрадного, кроме той отрады особенного рода, которую Лермонтов имел в виду,
когда говорил, что весело и больно тревожить язвы старых ран, то почему же и
не побаловать себя? Но надобно и честь знать. И потому продолжаю без всякой
сладости.
В течение целой недели, после прогулки за городом, положение мое, в
сущности, нисколько не улучшилось, хотя перемена в Лизе становилась заметнее
с каждым днем. Я, как уже сказано, толковал эту перемену в самую для меня
выгодную сторону... Несчастие людей одиноких и робких-от самолюбия робких -
состоит именно в том, что они, имея глаза и даже растаращив их, ничего не
видят или видят все в ложном свете словно сквозь окрашенные очки. Их же
собственные мысли и наблюдения мешают им на каждом шагу. В начале нашего
знакомства Лиза обращалась со мной доверчиво и вольно, как ребенок; может
быть, даже в ее расположении ко мне было нечто более простой, детской
привязанности... Но когда совершился в ней тот странный, почти внезапный
перелом, она, после небольшого недоумения, почувствовала себя стесненной в
моем присутствии; она невольно отворачивалась от меня и в то же время