"Иван Сергеевич Тургенев. Конец Чертопханова (Из цикла "Записки охотника")" - читать интересную книгу автора

гикание вырывается из уст, и знает он, знает наверное, что это под ним
настоящий, несомненный Малек-Адель, ибо какая другая лошадь в состоянии
сделать то, что делает эта?
Однако и тут не обходилось без греха и беды. Продолжительные поиски за
Малек-Аделем стоили Чертопханову много денег; о костромских собаках он уже
не помышлял и разъезжал по окрестностям в одиночку, по-прежнему. Вот в одно
утро Чертопханов верстах в пяти от Бессонова наткнулся на ту самую княжескую
охоту, перед которой он так молодецки гарцевал года полтора тому назад. И
надо ж было случиться такому обстоятельству: как и в тот день, так и теперь
- русак возьми да вскочи перед собаками из-под межи на косогоре! "Ату его,
ату!" Вся охота так и понеслась, и Чертопханов понесся тоже, только не
вместе с нею, а шагов от нее на двести в сторону, - точно так же, как и
тогда. Громадная водомоина криво прорезала косогор и, поднимаясь все выше и
выше, постепенно суживаясь, пересекала путь Чертопханову. Там, где ему
приходилось перескочить ее - и где он полтора года тому назад действительно
перескочил ее, - в ней все еще было шагов восемь ширины да сажени две
глубины. В предчувствии торжества, столь чудным образом повторенного
торжества, Чертопханов загоготал победоносно, потряс нагайкой - охотники
сами скакали, а сами не спускали глаз с лихого наездника, - конь его летел
стрелою - вот уже водомоина перед самым носом - ну, ну, разом, как тогда!..
Но Малек-Адель круто уперся, вильнул налево и поскакал вдоль обрыва,
как ни дергал ему Чертопханов голову набок, к водомоине.
Струсил, значит, не понадеялся на себя!
Тогда Чертопханов, весь пылая стыдом и гневом, чуть не плача, опустил
поводья и погнал коня прямо вперед, в гору, прочь, прочь от тех охотников,
чтобы только не слышать, как они издеваются над ним, чтобы только исчезнуть
поскорее с их проклятых глаз!
С иссеченными боками, весь облитый мыльной пеной, прискакал домой
Малек-Адель, и Чертопханов тотчас заперся у себя в комнате.
"Нет, это не он, это не друг мой! Тот бы шею сломил - а меня бы не
выдал!"


XI

Окончательно "доехал", как говорится, Чертопханова следующий случай.
Верхом на Малек-Аделе пробирался он однажды по задворкам поповской слободки,
окружавшей церковь, в приходе которой состояло сельцо Бессоново. Нахлобучив
на глаза папаху, сгорбившись и уронив на луку седла обе руки, он медленно
подвигался вперед; на душе у него было нерадостно и смутно. Вдруг его кто-то
окликнул.
Он остановил коня, поднял голову и увидал своего корреспондента,
дьякона. С бурым треухом на бурых, а косичку заплетенных волосах, облеченный
в желтоватый нанковый кафтан, подпоясанный гораздо ниже тальи голубеньким
обрывочком, служитель алтаря вышел свое "одоньишко" проведать - и, улицезрев
Пантелея Еремеича, почел долгом выразить ему свое почтение - да кстати хоть
что-нибудь у него выпросить. Без такого рода задней мысли, как известно,
духовные лица со светскими не заговаривают.
Но Чертопханову было не до дьякона; он едва отвечал на его поклон и
промычав что-то сквозь зубы, уже взмахнул нагайкой...