"Иван Сергеевич Тургенев. Ася" - читать интересную книгу автора

внезапно в горькое и жгучее волнение. Я пришел домой совсем в другом
настроении духа, чем накануне. Я чувствовал себя почти рассерженным и долго
не мог успокоиться. Непонятная мне самому досада меня разбирала. Наконец, я
сел, и, вспомнив о своей коварной вдове, (официальным воспоминанием обо
этой даме заключался каждый мой день), достал одну из ее записок. Но я даже
не раскрыл ее; мысли мои тотчас приняли иное направление. Я начал думать...
думать об Асе. Мне пришло в голову, что Гагин в течение разговора намекнул
мне на какие-то затруднения, препятствующие его возвращению в Россию...
"Полно, сестра ли она его?" - произнес я громко.
Я разделся, лег и старался заснуть; но час спустя я опять сидел в постели,
облокотившись локтем на подушку, и снова думал об этой "капризной девочке с
натянутым смехом...". "Она сложена, как маленькая рафаэлевская Галатея в
Фарнезине, - шептал я, - да; и она ему не сестра..."
А записка вдовы преспокойно лежала на полу, белея в лучах луны.


V

На следующее утро опять я пошел в Л. Я уверял себя, что мне хочется
повидаться с Гагиным, но втайне я хотел посмотреть, что станет делать Ася,
так ли она будет "чудить", как накануне. Я застал обоих в гостиной, и
странное дело! - оттого ли, что я ночью и утром много размышлял о России, -
Ася показалась мне совершенно русской девушкой, простою девушкой, чуть не
горничной. На ней было старенькое платьице, волосы она зачесала за уши и
сидела, не шевелясь, у окна да шила в пяльцах, скромно, тихо, точно она век
свой ничем другим не занималась. Она почти ничего не говорила, спокойно
посматривала на свою работу, и черты ее приняли такое незначительное,
будничное выражение, что мне невольно вспомнились наши доморощенные Кати и
Маши. Для довершения сходства она принялась напевать вполголоса "Матушку,
голубушку". Я глядел на ее желтоватое, угасшее личико, вспоминал о
вчерашних мечтаниях, и жаль мне было чего-то. Погода была чудесная. Гагин
объявил нам, что пойдет сегодня рисовать этюд с натуры: я спросил его,
позволит ли он мне провожать его, не помешаю ли я ему?
- Напротив, - возразил он, - вы мне можете хороший совет дать.
Он надел круглую шляпу a la Van Dyck, блузу, взял картон под мышку и
отправился; я поплелся вслед за ним. Ася осталась дома. Гагин, уходя,
попросил ее позаботиться о том, чтобы суп был не слишком жидок: Ася
обещалась побывать на кухне. Гагин добрался до знакомой уже мне долины,
присел на камень и начал срисовывать старый дуплистый дуб с раскидистыми
сучьями. Я лег на траву и достал книжку; но я двух страниц не прочел, а он
только бумагу измарал; мы все больше рассуждали, и, сколько я могу судить,
довольно умно и тонко рассуждали о том, как именно должно работать, чего
следует избегать, чего придерживаться и какое собственно значение художника
в наш век. Гагин, наконец, решил, что он "сегодня не в ударе", лег рядом со
мной, и уж тут свободно потекли молодые наши речи, то горячие, то
задумчивые, то восторженные, но почти всегда неясные речи, в которых так
охотно разливается русский человек. Наболтавшись досыта и наполнившись
чувством удовлетворения, словно мы что-то сделали, успели в чем-то,
вернулись мы домой. Я нашел Асю точно такою же, какою я ее оставил; как я
ни старался наблюдать за нею - ни тени кокетства, ни признака намеренно