"Юрий Тупицын. Тайна инженера Грейвса (Авт.сб. "Инопланетянин")" - читать интересную книгу автора

Что же касается второго пункта сделки, то он разочаровал Хойла: оказалось,
что Вильям Грейвс был связан с банком, находящимся в княжестве Монако.
Благодаря ряду существенных льгот, которыми пользовались финансисты на
этой территории, в Монако имелись явные или тайные филиалы банков чуть ли
не всех крупных стран мира. Поэтому ценность этого сообщения Рене считал
не многим отличной от нуля, возлагая главные надежды на физика-теоретика
Лонгвиля. Но Майкл Смит, с которым Рене переговорил по телефону, посмеялся
и сказал, что вряд ли физик знает что-нибудь стоящее, а если и знает, то
не выложит: Смиту хорошо известна эта порода ученых, в смысле
покладистости ослы в сравнении с ними сущие ангелы. А вот банк - это
несомненное средоточие если не всех, то важных обстоятельств дела Грейвса.
Смит решил нажать на все доступные ему кнопки, чтобы выяснить конкретное
название банка, попросил Хойла набраться терпения и подождать, а попутно и
весьма осторожно поработать по линии физика.
И вот уже пятый день Рене бездельничал в ожидании звонка дяди Майкла.
Нельзя сказать, чтобы он очень уж скучал - он был в Париже первый раз, а
это такой город, в котором есть что посмотреть. Начал Рене с Марсового
поля, именно с него потому, что над Марсовым полем возвышалась, взлетала к
небу Эйфелева башня - это железное, тяжелое и в то же время изящное
олицетворение Парижа. Эта башня была видна отовсюду. Не забравшись на эту
башню, нормальный человек начинал испытывать смутное беспокойство,
подобное беспокойству обывателя, которому предстоит неизбежный визит к
дантисту.
За Эйфелевой башней последовал Лувр. Рене старался быть благоразумным и
ограничивал экскурсии в каждый из его шести отделов двумя-тремя часами.
Стоило это время затянуть, как осмотр из удовольствия превращался в
изощренную пытку, в ходе которой тяжелую голову нет-нет да и посещала
варварская мысль: какое, наверное, это неизъяснимое наслаждение -
расколотить и растолочь в порошок парочку-другую прославленных статуй!
Наконец в один из вечеров Хойл посетил Шарля Лонгвиля, день и час
встречи были оговорены накануне. Лонгвиль принял его в большом кабинете,
обставленном в строгом, подчеркнуто "научном" стиле: никаких украшений и
излишеств, масса книг, внушительный письменный стол с вращающимся креслом,
на боковом столике слева - почти бесшумная электрическая пишущая машинка,
справа - диктофон, счетная машинка и еще какая-то аппаратура, назначение
которой журналисту было неизвестно. Позади стола на стене висел большой
портрет Марии Дирака, а на боковых стенах портреты Луи де Бройля и
Шредингера размером чуть поменьше. Рене пошарил глазами в надежде найти и
Альберта Эйнштейна, но величайшего физика современности в этом кабинете не
было. Наверное, Лонгвиль не жаловал его потому, что Эйнштейн до конца
своих дней так и не признал истинности квантовой механики: он считал ее
удобным инструментом для расчетов, но никак не слепком реальности.
Лонгвиль встретил Рене с той холодной вежливостью, которая горше
амикошонства, именуя "мсье Хойлом", усадил в кресло для посетителей, а сам
взгромоздился на свой вращающийся трон за письменным столом. Не совсем
осознанное чувство удивления, которое Рене испытал при встрече с
Лонгвилем, теперь окончательно оформилось. Шарль Лонгвиль был и очень
похож и в то же время разительно не похож на Марселя Шербье, как иной раз
это бывает с братьями и сестрами, имеющими общие черты лиц, но совершенно
разные их пропорции. Лонгвиль был также невысок, плотен и кругл, как и