"Вадим Туманов. Все потерять - и вновь начать с мечты " - читать интересную книгу автора

документы о пересмотре его дела. Он подлежал освобождению. Это был крупный
авиастроитель из Ленинграда.
Продолжение этой истории скоро мне придется наблюдать самому. Одним
этапом с Колей Федорчуком мы прибыли на Колыму. Я - первый раз, он - второй.
В штрафной лагерь Случайный, где мы оба оказались, на имя Николая Федорчука
пришли две посылки из Ленинграда. В них была фотография прекрасно одетого
человека в массивных роговых очках, вместе с большой семьей. Консервы,
сгущенка и нашпигованное чесноком сало. "Ну и память, падла!" - удивлялся
счастливый Федорчук.
В ночь перед отправкой колонну ведут в баню. Конвоиры посмеиваются,
перешучиваются. Причина их веселья становится понятной полчаса спустя. В
предбаннике мы разделись, кто до трусов, кто догола, повесили одежду на
крюки прожарки, где ее обдадут горячим паром и вернут после бани теплой,
волглой, прилипающей к телу. Мы уже входили группами в плотный, сырой туман
бани, когда кон-
воиры ввели в предбанник бригаду женщин. Баня ошарашенно притихла,
слегка заволновалась, кое-кто машинально стал прикрывать руками свои
интимные места, но женщины, замученные, худые, бритоголовые, не обращали на
нас внимания, словно нас тут не было, и послушно, с привычной деловитостью
снимали с себя то немногое, что на них было, не стесняясь обвисших телес.
Шаек на всех не хватало, одна приходилась на двоих-троих. Мне досталась
шайка на пару с девушкой лет двадцати трех. Она смущалась первые минуты, а
когда мы стали мыться, помогая друг другу, перестала воспринимать меня и
всех других окружающих как лиц противоположного пола. Девушка неистово мыла
голову и всю себя, будто не надеясь, что эта удача может повториться. У нее
сильно выступали ключицы, казалось, на них, как на вешалке, держалось ее
обмякшее тело. Галя Кривенко - так ее звали - была из Харбина, из круга
русской молодежи, оказавшейся в Маньчжурии маленькими детьми. Их привезли
беглецы-родители из охваченных Гражданской войной городов Сибири и Дальнего
Востока. Повзрослев, они не помнили, не знали Россию.
Я встречал этих стареющих соотечественников в портах Маньчжурии во
время прогулок по городу и даже танцевал с их дочерьми в дайренских русских
ресторанах. Но даже в страшном сне я не мог бы себе представить, что
вспомнить об этом мне придется в пересыльной тюрьме на Второй Речке в бане с
женщинами перед отправкой этапа на Колыму.
Галя рассказала, что она подруга Лизы Семеновой, младшей дочери атамана
Семенова, когда-то ближайшего друга и соратника барона Унгерна. В 1920 году
Колчак произвел Семенова в генерал-лейтенанты и назначил "главнокомандующим
всеми вооруженными силами и походным атаманом'всех российских восточных
окраин". Атаман, обладавший огромной физической силой, считал себя по линии
отца (монгола или бурята) прямым потомком Чингисхана, и его уверенность в
себе передалась дочерям - старшей Татьяне и младшей Елизавете. Я это слышал
от русских эмигрантов в Дайрене, а кое-что от самой Лизы, с которой однажды
танцевал в дайренском ресторане. Одно время она там была пианисткой в
оркестре. Когда я сказал об этом знакомстве Гале, она встрепенулась:
- Ее забрали почти в одно время со мной, она должна быть тоже где-то в
лагерях.
Как сложилась судьба Гали, не знаю.
Атамана Семенова повесили в 1946 году в Москве, на Лубянке. Татьяна
Семенова с малолетним сыном отбывала срок в Тайшете. Лизу Семенову на