"Вадим Туманов. Все потерять - и вновь начать с мечты " - читать интересную книгу автора

Потом Мишка Серых стал известным на Дальнем Востоке капитаном. Его
судно типа "Либерти" шло из Канады груженное пшеницей. Во время шторма судно
почти раскололось надвое, но Серых и его экипаж все-таки привели пароход в
порт назначения. Он стал Героем Социалистического Труда. Мы с ним больше не
встречались.
Я пишу эти строки, когда Михаила Серых уже нет в живых. Но пусть хотя
бы на небесах Мишка знает, что настоящим героем в своей памяти я его числю с
нашей последней минутной встречи весной 49-го в бухте Диамид - между
каменоломней и лагерем.
Мысль о побеге не оставляет меня, но конкретного плана не
придумывается. В бараке моим соседом по нарам оказывается Толя Пче-линцев,
осужденный на 15 лет, не помню, за что. С ним мы бьем камни и "повязаны"
одними носилками. Стоит одному споткнуться, как камни обрушатся на другого.
Мы друг друга не подводим, хотя спускаться приходится под дождем, в слякоть,
когда вязкая глина плывет под ногами. По ночам, лежа рядом, мы подолгу
разговариваем. Ему лагерь тоже невмоготу, он тоже решился бы бежать - был бы
случай. Мы не подозревали, что возможность появится раньше, чем ожидали, но
использовать шанс не
удастся.
Март ветреный и холодный. С моря низко плывут кучевые облака, почти
цепляясь за сторожевые вышки, за крыши бараков. Сырой воздух вместе с
каменной пылью не втягивается, а скрипуче вталкивается в грудь. Пыль
забивает нос, уши, глаза, путается в волосах, оседает на шее, и мы радуемся
ливню, когда можно подставить лицо под холодные струи воды.
В один из таких дней нас с Толей посылают переносить из сарая в
каменоломню кайла и лопаты в сопровождении начальника конвоя. Мы метрах в
шестидесяти от карьера, где за пыльной завесой заключенные стучат ломами по
камням. Поблизости двухэтажные дома. Я вижу женщину: поднимает из стоящего
на табуретке жестяного тазика белье, выкручивает и, привстав на носках,
развешивает на веревке, закрепляет прищепками. В голове моментально
просчитываются расстояния от склада до нашего охранника, затем от него до
поселка и до каменоломни. Наметанный глаз быстро оценивает окружающее
пространство. На десятки шагов ни одного автомата, кроме того, что на груди
у нашего конвоира. Мы с Толей переглядываемся и понимаем друг друга.
"Рвем?" - "Давай". Мне нужно, проходя мимо конвоира, одним рывком оказаться
с ним лицом к лицу, поймать автомат левой рукой, правой ударить его, а затем
обоим рвануть в разные стороны к лесу. Что делать дальше, видно будет, а
пока - бежать!
Оказавшись близко от конвоира, я вижу, как он сосредоточенно что-то
ищет в карманах. У меня в животе похолодело - пора! Я прыгаю к нему, но
сильно ударяюсь пальцами об автомат - потом с месяц болела вся рука. Все же
удается схватиться за автомат и нанести удар.
Но в моей памяти резче не эта моментальная сценка, а табурет с тазиком
и безумный крик испуганной женщины. Мы, как условились, кинулись в разные
стороны, но через десять-двенадцать прыжков я запутался в витках проводов на
земле. Падаю, меня настигает конвой.
Не видел, как и чем меня били, - пришел в себя на вторые сутки в
изоляторе.
Я сильно, очень сильно избит, но, очнувшись, с радостным удивлением
обнаруживаю, что все зубы целы! Это невероятно. Зубы оказываются прочнее