"Вадим Туманов. Все потерять - и вновь начать с мечты " - читать интересную книгу автора

проблесковые огни. Они предупреждали о подводных камнях, помогали определить
место корабля по пеленгам и обещали скорую панораму Владивостока. Но когда
после светового дня на каменоломне я брел в строю по вечерней зоне с
отяжелевшей спиной, стараясь не слышать ни крики охранников, ни лагерных
собак, белый маяк неуместно напоминал о прошлой жизни, оставшейся где-то
бесконечно далеко. Как же это я раньше не ценил простое счастье - глотать
соленый ветер и через короткие промежутки времени наблюдать яркие вспышки
маяка?! Теперь белую башню я вижу с обратной стороны, через перепаханную
охранную полосу, через каменную стену и три ряда колючей проволоки. На
нарах, рядом с тремя сотнями заключенных, таких же обессиленных, голодных,
злых, слыша гудки пароходов, плывущих мимо, навстречу портовым огням, я
чувствовал, как подкатывают приступы бешенства: за что мне это все?!
Это трудно представить - когда ты молодой, все у тебя хорошо, и вдруг в
какой-то момент ты оказываешься в подземелье, а совсем рядом, как вчера,
проходят люди, несутся автомобили, гудят проплывающие мимо маяка теплоходы.
А ты в двух шагах от маяка, сидишь в зоне, утром и вечером одно и то же -
разводы, проверка... Не двадцать пять лет, а год, месяц выдержать почти
невозможно. Это что-то страшное.
В череде однообразных дней, в грохоте кайл, ломов, лопат, в клубах
пыли, когда после четырех-пяти часов в каменоломне ходьба с носилками по
тропе казалась отдыхом, почти блаженством, случилась встреча, о которой я
потом долго вспоминал.
Однажды вечером, когда конвой вел нашу бригаду из каменоломни в зону,
наш путь пересекла парочка, возвращавшаяся от берега в поселок. Он в
мичманке и в модном тогда среди штурманов черном макинтоше английского
покроя, а юная блондинка - в вельветовой куртке. Когда, обнявшись и не
обращая внимания на колонну заключенных, они приблизились к нам, я узнал
моего приятеля Мишку Серых. Он жил по соседству с Костей Семеновым, мы часто
вместе проводили время и проходили штурманскую практику на одной палубе. Его
отец был репрессирован в 1937 - 38 годах, и в Мишке постоянно жил страх, что
в какой-то момент ему могут бросить в лицо: "Сын врага народа!" Зная об этой
его уязвимости, я не хотел смущать его окликом, обнаружить его связь с
арестантом. Пусть себе прогуливается. Но, когда они поравнялись со мной,
меня сразила мысль, что это, быть может, последний мой знакомый из прошлой
жизни, встреченный перед отправкой, скорее всего, на Колыму, и я не
выдержал.
Мишка-а-а! - Парочка обернулась. Задержала шаг колонна, конвоиры
защелкали затворами, но, убедившись, что угрозы поряд ку нет, быстро пришли
в себя.
Что, знакомый? - подходит ко мне старший конвоя.
Я молчу, предоставив Мишке право решать, знакомы мы или нет. -
Вадим?! - Мишка стремительно направляется ко мне. Его останавливают.
Между нами стенкой конвоиры. Мишка уговаривает старшего разрешить
передать мне что-нибудь. То ли осанка штурмана расположила конвоиров, то ли
присутствие девушки - но на виду у всей колонны Мишка достает из своих
карманов деньги, сколько их там было, и - это было невероятно! - передает
мне через конвоиров вместе с пачкой сигарет, хотя знает, что я не курю.
Пожать друг другу руки нам не дают.
Сколько я ни оборачивался, Мишка и его девушка стояли, не двигаясь,
помахивая нам, пока колонна не скрылась за сопкой.