"Ольга Туманова. Шутка" - читать интересную книгу автора

строками, и (но это была тайна, о которой не знали и подруги, а они бы не
поверили, что у Кати может быть от них тайна, ведь Катя, она такая открытая.
Но тайна была) Кате верилось, что в ней, в Кате, живет душа Марины
Цветаевой, ведь они родились в один день, и появилась Катя на свет вскоре
после гибели поэтессы, и, может быть, душа Марины Цветаевой витала,
прощаясь, над Землей и... не захотела ее покинуть.
Конечно, от подобных мыслей душа Кати обмирала и настраивалась на
возвышенный лад, но разве не про нее, не про Катю "и зелень глаз моих, и
нежный голос, и золото волос"? Да и "за всю мою безудержную нежность и
слишком гордый вид" - да разве так можно сказать про кого-то еще, не про
Катю?
А этот парень, однокурсник, лихо так, походя и залихватски, и, главное,
не шепотом, душа душе, а в полный голос в многолюдном многошумном метро, в
сутолоке озабоченных пассажиров, что спешат и мимо, и навстречу, и следом, и
поглядывая насмешливо, прочитал пару стихотворений Цветаевой, и Катя и
обиделась, и расстроилась, и растерялась, но и сказать еще ничего не успела,
еще даже не знала, что же она хочет ему в ответ на его декламацию сказать, а
тот тут же, бросив пару слов для связи, так же походя, лихо и посмеиваясь,
продекламировал строчки Ахматовой, которую Катя даже в мыслях своих называла
не иначе, как Анна Андреевна, и каждой буковкой знакомые строчки прозвучали
как стихи чужие и неизвестные.
А парень сказал: "Я - гений, Игорь Северянин", - и подмигнул Кате, и
Катя в первый миг подумала, что это он, этот парень - Игорь Северянин и
говорит так о себе, но парень уже говорил что-то про ананасы в шампанском -
Катя шампанское пробовала дважды, на своем дне рождения в шестнадцать и
восемнадцать лет, и, в общем, оно никак ей не показалось, оно было и не
нужно, нужны были друзья, бесконечные разговоры и танцы, а вино было просто
символом ее наступившей зрелости, взрослости, ну, а ананасы Катя вообще
никогда не видела, и представить себе ананасы в шампанском... Что им там
делать? Плавать, что ли? А парень уже говорил про шоколадную шаблетку и боа,
и рояль, а что такое боа, Катя представляла весьма смутно, но что такое, как
ее, шаблетка?!
И вновь Катя промолчала растерянно; она уже поняла, что парень читает
стихи, стихи не свои, а какого-то, видно, очень популярного, широко
известного поэта, о котором она, Катя - как же так?! - никогда и не слышала.
А парень, словно уверен был в познаниях Кати, говорил с ней, как с
избранной, с которой одной на всем курсе и можно только поговорить на тему,
интересную и известную лишь им двоим. А Катя думала, что за известной ей
поэзией есть, оказывается, еще один слой... Так на старинной фреске под
слоем красок бывает скрыт другой более древний рисунок. Случается кустарь
своей беспардонной кистью хоронит творение гения, и только случай позволяет
потомкам увидеть божественную красоту. И есть скрытая от Кати литература...
Новая мысль была столь огромна, что поглотила Катю полностью. Катя
думала о воскресенье, о Ленинке, куда она придет на весь день, о том, как
найдет в каталоге новое имя Игорь Северянин, а от него - из предисловий к
его сборникам, из послесловий, из сносок с примечаниями - потянется
тоненькая ниточка к новым именам, к новой неведомой поэзии. Северянин,
Бальмонт запомнила она сегодня вечером. Кажется, еще он говорил: Гиппиус?
Какая странная фамилия у русской поэтессы.
Тонкая ниточка, как тонюсенький ручеек, то пропадающий в песке, то