"С.Э.Цветков. Великое неизвестное (Исторические миниатюры) " - читать интересную книгу автора

юноша, ни старик не имеют никаких преимуществ друг перед другом. "Да живи ты
хоть три тысячи лет, хоть тридцать тысяч, только помни, что человек никакой
другой жизни не теряет, кроме той, которой жив; и не живет он лишь той,
которую теряет. Вот и выходит одно на одно длиннейшее и кратчайшее. Ведь
настоящее у всех равно, хотя и не равно то, что утрачивается; так
оказывается каким-то мгновением то, что мы теряем, а прошлое и будущее
потерять нельзя, потому что нельзя ни у кого отнять то, чего у него нет.
Поэтому помни две вещи. Первое, что все от века единообразно и вращается по
кругу, и безразлично, наблюдать ли одно и то же сто лет, двести или
бесконечно долго. А другое, что и долговечнейший, и тот, кому вот-вот
умирать, теряет ровно столько же. Ибо настоящее - единственное, чего они
могут лишиться, раз это, и только это, имеют". Философ оглядывает мысленным
взором ушедшие поколения людей, всю историю человечества и говорит себе:
"Созерцай с возвышенного места эти бесчисленные толпы, эти тысячи
религиозных церемоний, эти плавания сквозь штиль и бурю, это разнообразие
существ рождающихся, живущих вместе, уходящих... Вер умирает раньше Луциллы,
Луцилла потом; Максим раньше Секунды, потом Секунда; Диотима раньше
Эпитинхана, потом Эпитинхан; Фаустина раньше Антонина, потом Антонин; и так
во всем... И все эти люди с умом таким проницательным и те, опьяненные
гордостью, где они? Где Харакс, Деметрий, Эвдемон и все, кто походил на них?
Призрачные, давно умершие существа. Некоторые на одно даже мгновение не
оставили своего имени; другие перешли в ряды преданий, третьи исчезли даже
из самих преданий". Величайший из царей и его раб получают одно: "Александр
Македонский и его погонщик мулов разложились после смерти при тех же самых
условиях, или они оба вернулись в ту же творящую сущность мира, или один так
же, как и другой, рассеялись в атомах..." Все, чем люди тешат себя при
жизни, в чем они полагают цель и смысл своего существования, оказывается
безумным фарсом. "Все, что мы так ценим в жизни, - пустота, гниение,
ничтожество... Тщета всякого великолепия, театральные зрелища, стада мелкого
и крупного скота, битвы гладиаторов - все это не больше, чем кость,
брошенная собакам, кусок хлеба, раскрошенный рабам. Это изнеможение муравья,
тащущего свою ношу, бегство испуганных мышей, кривляние кукол, которых
дергают за веревочку!" Ужаснувшись зрелищу, которое открылось его глазам, он
восклицает: "Смрад и тлен на дне всего!" Чтобы сжиться с этой мыслью, он
советует себе видеть во всех вещах их тленную суть, мысленно препарировать
их: "Как представлять себе насчет подливы и другой пищи такого рода, что
это - рыбий труп, а то - труп птицы или свиньи; а что фалернское, опять же,
виноградная жижа, а тога с пурпурной каймой - овечьи волосья, вымазанные в
крови ракушек; при совокуплении - трение внутренностей и выделение слизи с
каким-то содроганием, - так надо делать и в отношении жизни в целом, и там,
где вещи представляются такими уж преубедительными, обнажать и разглядывать
их невзрачность и устранять предания, в которые они рядятся. Ибо страшно это
нелепое ослепление..."
Марк Аврелий склоняется перед божеством, которое непостижимым образом
заставляет нас чувствовать красоту мира, исполненного зла, скорби,
страдания, несправедливости и смерти. Он постигает, что все это лишь
необходимые диссонансы единой симфонии, гармония которой ускользает от
нашего понимания. В творчестве Бога даже прах обретает величие, ибо служит
вящей его славе. "Даже пасть льва и смертельные отравы, все, что может
вредить, как шипы и грязь, являются лишь сопут-ствием благородных и