"Стефан Цвейг. Воспоминания об Эмиле Верхарне" - читать интересную книгу автора

- Voila lui![2] - воскликнула госпожа Ван дер Стаппен и встала. Я не
понял, что она хотела этим сказать. Но дверь уже распахнулась, и тяжелым,
уверенным шагом вошел и братски обнял Ван дер Стаппена он - Верхарн. Я сразу
же узнал его несравненное лицо, хорошо мне знакомое по картинам и
фотографиям. Теперь, когда открылась их дружеская тайна, Ван дер Стаппены
дали, наконец, простор своему веселью, радуясь, как дети, удавшейся
хитрости. Как это часто бывало, Верхарн гостил у них, и, узнав о моих
тщетных поисках, они решили ничего мне не говорить, чтобы приятно поразить
столь неожиданной встречей.
И вот он стоял передо мной, улыбаясь шутке, о которой ему тут же
рассказали. Я впервые ощутил тогда крепкое пожатие его сильной руки, впервые
встретил его добрый, ясный взгляд.
Он, как и всегда, явился, начиненный всевозможными впечатлениями и
полный энтузиазма. Еще за столом, энергично работая челюстями, он начал
рассказывать. Он навестил сегодня своих друзей, побывал в картинной галерее
и весь был полон виденным и слышанным. И так всегда: откуда бы он ни пришел,
что бы ни увидел - любое, даже совсем случайное переживание воодушевляло
его, и это воодушевление стало его священной привычкой; подобно пламени, оно
рвалось с его уст, и он умел подчеркнуть свои слова такими выразительными
жестами, что все им виденное воплощалось в его рассказе в образы и ритм. С
первых же слов завоевывал он сердце человека, потому что его собственная
душа была широко распахнута перед людьми, доступная всему новому, готовая
принять в себя все и всех. Он так и устремлялся вам навстречу всем своим
существом, и в первый же час нашего знакомства, как и много раз
впоследствии, мне посчастливилось испытать на себе этот бурный,
стремительный порыв его души к душе другого. Ничего не зная обо мне, он был
уже полон благодарности за одну лишь мою симпатию к нему и подарил меня
своим доверием только за то, что мне нравились его стихи. Бурный натиск его
дружелюбия смел последние остатки моей робости. С этим совершенно чужим, но
таким прямым и открытым человеком я, как ни с кем другим, вдруг почувствовал
себя легко и свободно. Его твердый и светлый, словно стальной взгляд отпирал
все сердца.
Обед прошел очень быстро. И сегодня еще, многие годы спустя, все трое
стоят у меня перед глазами - такие же, какими я их видел тогда: сам Ван дер
Стаппен, маленький, толстый, краснощекий, словно Вакх с картины Иорданса,
госпожа Ван дер Стаппен, полная, по-матерински добрая женщина, радующаяся
радости других, и, наконец, он сам, с волчьим аппетитом уничтожающий блюдо
за блюдом, ни на секунду не прерывая оживленного разговора, дополненного
выразительной жестикуляцией, которая еще более оживляет его рассказ. Эти
трое, ушедшие от нас, и сейчас еще стоят передо мною как живые, с их
трогательной братской любовью друг к другу, с веселой беспечностью их речей.
Никогда не случалось мне видеть в Вене столь искреннего задушевного веселья,
какое царило за этим маленьким столом.
Радостное возбуждение, которое я старался подавить, причиняло мне почти
физическую боль. Но вот в последний раз зазвенели стаканы, все встали из-за
стола, Верхарн и Ван дер Стаппен еще раз с шутливой нежностью обнялись. Обед
кончился.
Как ни чудесно было мне с ними, я все же решил, что пора уходить, и
стал прощаться. Однако Ван дер Стаппен снова удержал меня и раскрыл мне еще
одну тайну. Исполняя свое и Верхарна давнишнее желание, он работал над