"Стефан Цвейг. Звездные часы человечества (новеллы)" - читать интересную книгу автора

вводить у себя при походе новый марш: очевидно, и этой песне Руже де Лиля,
подобно всем предшествующим ей произведениям, суждено ограничиться салонным
успехом одного вечера, остаться эпизодом провинциальной жизни, обреченным на
скорое забвение.
Но никогда живая сила, вложенная в творение мастера, не даст надолго
упрятать себя под замок. Творение могут на время забыть, оно может быть
запрещено, даже похоронено, и все же стихийная сила, живущая в нем, одержит
победу над преходящим. Месяц, два месяца о "Походной песне Рейнской армии"
ни слуху ни духу. Печатные и рукописные экземпляры ее валяются где-нибудь
или ходят по рукам равнодушных людей. Но достаточно и того, если
вдохновенный труд воодушевит хотя бы одного-единственного человека, ибо
подлинное воодушевление всегда плодотворно. 22 июня на противоположном конце
Франции, в Марселе, клуб "Друзей конституции" дает банкет в честь
выступающих в поход добровольцев. За длинными столами сидят пятьсот пылких
юношей в новеньких мундирах Национальной гвардии. Здесь царит то же
лихорадочное оживление, что и на пирушке в Страсбурге 25 апреля, но еще
более страстное и бурное благодаря южному темпераменту марсельцев и вместеc
тем не столь крикливо победоносное, как тогда, в первые часы по объявлении
войны. Ибо, вопреки хвастливым заверениям генералов, что французские
революционные войска легко переправятся через Рейн и повсюду будут встречены
с распростертыми объятиями, этого отнюдь не произошло. Напротив, неприятель
глубоко вклинился в пределы Франции, он угрожает ее независимости, свобода в
опасности.
В разгар банкета один из юношей - имя его Мирер, он студент-медик
университета в Монпелье - стучит по своему бокалу и встает. Все умолкают и
глядят на него, ожидая речи, тоста. Но вместо этого юноша, подняв руку,
запевает песню, какую-то совсем новую, незнакомую им и неведомо как попавшую
в его руки песню, которая начинается словами: "Вперед, сыны отчизны милой!"
И вдруг, словно искра попала в бочку с порохом, вспыхнуло пламя: чувство
соприкоснулось с чувством извечные полюсы человеческой воли. Все эти
выступающие завтра в поход юноши жаждут сразиться за дело свободы, готовы
умереть за отечество; в словах песни они услышали выражение своих самых
заветных желаний, самых сокровенных дум; ее ритм неудержимо захватывает их
единым восторженным порывом воодушевления. Каждая строфа сопровождается
ликующими возгласами, песня исполняется еще раз, все уже запомнили ее мотив
и, повскакав с мест, с поднятыми бокалами громовыми голосами вторят припеву:
"К оружию, граждане! Ровняй военный строй!" На улице под окнами собрались
любопытные, желая послушать, что это здесь поют с таким воодушевлением, и
вот они тоже подхватывают припев, а на другой день песню распевают уже
десятки тысяч людей. Она печатается новым изданием, и когда 2 июля пятьсот
добровольцев покидают Марсель, вместе с ними выходит оттуда и песня. Отныне
всякий раз, когда люди устанут шагать по большим дорогам и силы их начнут
сдавать, стоит кому-нибудь затянуть новый гимн, и его бодрящий,
подхлестывающий ритм придает шагающим новую энергию. Когда они проходят по
деревне и отовсюду сбегаются крестьяне поглазеть на солдат, марсельские
добровольцы запевают ее дружным хором. Это их песня: не зная, кем и когда
она была написана, не зная и того, что она предназначалась для Рейнской
армии, они сделали ее гимном своего батальона. Она их боевое знамя, знамя их
жизни и смерти, в своем неудержимом стремлении вперед они жаждут пронести ее
над миром.