"Стефан Цвейг. Мариенбадская элегия ("Звездные часы человечества") " - читать интересную книгу автора

уносит его в Веймар, великий прозорливец знает: то огромное, что вошло в его
жизнь, кончилось. Но "вечный спутник глубочайшей боли" и в эту горькую
минуту утоляет печаль: гений осеняет страждущего, и он, не обретя утешения в
земном, взывает к божеству. Снова, как уже несчетное число раз - и теперь в
последний, - Гете находит прибежище от жизни в поэзии, и, с чувством
благодарности за эту последнюю милость, на семьдесят пятом году жизни
проникновенно предпосылает стихам строки своего Тассо, созданные им сорок
лет тому назад и снова, к его изумлению, ожившие для него:

Там, где немеет в муках человек,
Мне дал господь поведать, как я стражду.

Погруженный в невеселые думы старец едет в дорожной коляске и с
волнением ищет ответа на осаждающие его вопросы. Еще сегодня утром во время
"шумного прощания" Ульрика вместе с сестрой подбежала к нему, юные, любимые
уста поцеловали его, но был ли то нежный поцелуй, или только дочерний?
Полюбит ли она его, не забудет ли? А сын, невестка, с нетерпением ожидающие
богатого наследства, допустят ли они этот брак? Не станет ли он посмешищем в
глазах света? Не покажется ли он через год безнадежно старым Ульрике? И если
они увидятся, что принесет свидание?
Все тревожнее становятся вопросы. И вдруг один, самый насущный,
отливается в строчку, в строфу, ему дано "поведать, как он страждет". Под
мощным натиском душевного смятения прямой, обнаженный вопрос криком боли
вторгается в стих:

Что принесет желанный день свиданья,
Цветок, не распустившийся доселе?
В нем ад иль рай, восторги иль страданья?
Твоей душой сомненья овладели.

Сердечная боль, очищенная, просветленная, претворяется в прозрачных
строфах. Поэт, блуждая в "душной атмосфере" душевного хаоса, случайно
поднимает глаза, и перед ним открывается утренний ландшафт Богемии,
божественный покой, столь отличный от терзающей его тревоги; и вот увиденная
им картина уже возникает в стихах:

Иль мир погас? Иль гордые утесы
В лучах зари не золотятся боле?
Не зреют нивы, не сверкают росы,
Не вьется речка через лес и поле?
Не блещет - то бесформенным эфиром,
То в сотнях форм - лазурный свод над миром?

Но ему мало этого неодушевленного мира. Охваченный страстью, он все
постигает лишь слитно с образом любимой, и этот образ в волшебном
преображении оживает в памяти поэта:

Ты видишь: там, в голубизне бездонной,
Всех ангелов прекрасней и нежней,
Из воздуха и света сотворенный,