"Стефан Цвейг. Мариенбадская элегия ("Звездные часы человечества") " - читать интересную книгу автораСтефан Цвейг
Мариенбадская элегия (Гете на пути из Карлсбада в Веймар, 5 сентября 1823 года.) (Из цикла "Звездные часы человечества") Перевод Е. Лях Стихи в переводе В. Левика Собрание сочинений в семи томах. Т.3. М., "Правда", 1963 Пятого сентября 1823 года дорожная коляска медленно катится по дороге от Карлсбада к Эгеру; уже по-осеннему пробирает предрассветный холодок, порывистый ветер гуляет по сжатым полям, но над распахнутой далью синеет безоблачное небо. В коляске трое мужчин: тайный советник Саксен Веймарского герцогства фон Гете (так он именуется в списке приезжих на карлсбадские минеральные воды) и двое преданнейших ему людей - старый слуга Штадельман и Джон, секретарь, чьей рукой впервые начертаны на бумаге почти все произведения Гете девятнадцатого века. Ни тот, ни другой не произносят ни слова, ибо с самого отъезда из Карлсбада, где молодые женщины и девушки толпились с прощальными приветствиями и поцелуями вокруг стареющего поэта, уста его хранят молчание. Он сидит не шевелясь, и только задумчивый, углубленный в себя взгляд говорит о душевном волнении. На первой же почтовой станции Гете выходит из коляски, и спутники его видят, как он торопливо то же повторяется на протяжении всего пути до Веймара - и во время езды и на остановках. Едва прибыв в Цвотау, а назавтра в замке Гартенберг в Эгере, а затем в Пёснеке, везде его первое движение - с лихорадочной быстротой записать то, что продумано в дороге. А дневник лишь кратко сообщает: "Работал над стихами" (6 сентября), "Воскресенье продолжил работу" (7 сентября), "Стихи перечел еще раз в пути" (12 сентября). В Веймаре, у цели путешествия, закончено и стихотворение; это не что иное, как "Мариенбадская элегия", самая проникновенная, глубоко лиричная, а потому и самая любимая песнь его старости, - мужественное прощание и новый героический взлет. "Дневник душевного состояния" - так Гете однажды в разговоре назвал поэзию, и, быть может, нет страницы в дневнике его жизни, которая так полно, так наглядно раскрывала бы нам тайну своего происхождения, как эта горестно вопрошающая жалоба, это скорбное свидетельство сокровеннейших его чувств; ни одно поэтическое излияние его юношеских лет не родилось так непосредственно из только что пережитого, ни в одном его произведении не видим мы столь явственно, шаг за шагом, строфа за строфой, час за часом, ход его творческой мысли, как в этой "чудесной песне, нам уготованной", в этих самых задушевных, самых зрелых, поистине осенним багрянцем пламенеющих стихах семидесятичетырехлетнего поэта. "Плод в высшей степени страстного состояния", - как он сказал о своей элегии Эккерману, - ее вместе с тем отличает благороднейшая сдержанность формы: открыто и в то же время таинственно самое пламенное мгновение воплощается в совершенном образе. Прошло больше ста лет, но и поныне ничто не поблекло и не потускнело в этом чудесном осеннем листе его пышноветвистой широкошумной жизни, и еще на века |
|
|