"Стефан Цвейг. Улица в лунном свете" - читать интересную книгу автора

поворачивала к нему голову. Она все крепче прижималась ко
мне, я чувствовал, как она дрожит, наслаждаясь жестокой
игрой, и меня жуть брала от ее накрашенного, пахнувшего
дешевой пудрой лица, от запаха ее дряблого тела. Чтобы
отодвинуться от нее, я достал сигару, и не успел я поискать
глазами спички, как она уже властно крикнула ему: - Дай
закурить!
Я испугался, еще больше, чем он, столь гнусного
требования его услуг и порывисто схватился за карман в
поисках спичек; но, подхлестнутый ее словами, как бичом, он
уже подошел ко мне своею кривой, шаткой поступью и быстро,
словно боясь обжечься, если дотронется до стола, положил на
него свою зажигалку. На мгновение наши взгляды скрестились:
бесконечный стыд прочел я в его глазах и яростное
ожесточение. И этот порабощенный взгляд поразил во мне
мужчину, брата. Я почувствовал, до какого унижения довела
его женщина, и устыдился вместе с ним.
- Очень вам благодарен, - сказал я по-немецки (она
встрепенулась), - напрасно побеспокоились. - И я подал ему
руку. Долгое колебание, потом я ощутил влажные, костлявые
пальцы и вдруг - судорожное, признательное пожатие. На
секунду его глаза блеснули, встретив мой взгляд, потом опять
скрылись под опущенными веками. Назло женщине я хотел
попросить его присесть к нам, и, должно быть, рука моя уже
поднялась для приглашающего жеста, потому что она торопливо
прикрикнула на него: - Ступай в свой угол и не мешай нам!
Тут меня вдруг охватило отвращение к ее хриплому,
язвительному голосу, к этому мерзкому мучительству. На что
мне этот закопченный вертеп, эта противная проститутка, этот
слабоумный мужчина, этот чад от пива, дыма и дешевых духов?
Меня потянуло на воздух. Я сунул ей деньги, встал и
энергично высвободился из ее объятий, когда она попыталась
удержать меня. Мне претило участвовать в этом унижении
человека, и мой решительный отпор ясно ей показал, как мало
меня прельщают ее ласки. Тогда в ней вспыхнула злоба, она
открыла было рот, но все же не решилась разразиться бранью и
вдруг, в порыве непритворной ненависти, повернулась к нему.
Он же, чуя недоброе, торопливо и словно подстегиваемый ее
угрожающим видом, выхватил из кармана дрожащими пальцами
кошелек. Он явно боялся остаться теперь с ней наедине и
впопыхах не мог распутать узел кошелька, - это был вязаный
кошелек, вышитый бисером, какие носят крестьяне и мелкий
люд. Легко было заметить, что он не привык быстро тратить
деньги, не в пример матросам, которые достают их пригоршнями
из кармана и швыряют на стол; он, видимо, знал счет деньгам
и, прежде чем расстаться с монетой, любил подержать ее в
руке.
- Как он дрожит за свои милые денежки! Не идет дело?
Погоди-ка! - глумилась она и приблизилась на шаг. Он
отшатнулся, а она, при виде его испуга, сказала, пожав