"Стефан Цвейг. Улица в лунном свете" - читать интересную книгу автора

плечами и с неописуемым омерзением во взгляде: - Я у тебя
ничего не возьму" плевать мне на твои деньги. Знаю, все они
у тебя на счету, твои славные деньжата, ни одного гроша
лишнего не выпустишь. Но только, - она неожиданно похлопала
его по груди, - как бы кто не украл у тебя бумажки, -
зашитые тут.
И вправду, как сердечный больной внезапно судорожно
хватается за сердце, так он прижал бледную и дрожащую руку к
груди, невольно ощупывая пальцами потайное местечко, и,
успокоившись, опустил ее. - Скряга, - выплюнула она. Но
тут лицо мученика побагровело, он с размаха бросил кошелек
Франсуазе, - та сначала вскрикнула от испуга, а затем
расхохоталась, - и ринулся мимо нее к двери, точно спасаясь
от пожара.
Женщина мгновение стояла выпрямившись, вся пылая злой
яростью. Потом опять вяло опустились веки, устало
ссутулились плечи Старой, утомленной сделалась она в одну
минуту. Какая-то растерянность мелькнула в ее взгляде,
остановившемся на мне. Как пьяная, со смутным чувством
стыда очнувшаяся от дурмана, стояла она передо мною. На
улице он будет хныкать, оплакивая свои деньги, еще побежит
чего доброго в полицию, скажет, что мы его обобрали. А
завтра опять явится. Но я ему все-таки не достанусь. Всем,
только не ему.
Она подошла к стойке, бросила на нее несколько монет и
залпом выпила рюмку водки. Злой огонь опять загорелся в ее
глазах, но тускло, точно сквозь слезы ярости и стыда
Отвращение к ней пересилило во мне жалость. - До свиданья!
- сказал я. Ответила только хозяйка. Женщина не оглянулась
и лишь засмеялась хрипло и насмешливо.
Улица, когда я вышел, была сплошною ночью и небом,
сплошной душной мглой в затуманенном, бесконечно далеком
лунном свете Жадно вдохнул я теплый, но все же бодрящий
воздух; страх и омерзение растворились в великом изумлении
перед тем, как многообразны судьбы людские, и снова я
ощутил, - это чувство способно радовать меня до слез, - что
за каждым окном неминуемо притаилась чья-нибудь судьба,
каждая дверь вводит в какую-нибудь драму; жизнь вездесуща и
многогранна, и даже грязнейший уголок ее так и кишит, словно
блестящими навозными жуками, готовыми образами.
Забылось все гнусное в виденном мною, нервное напряжение
перешло в сладостную истому, и меня уже тянуло преобразить
пережитое в приятных сновидениях. Я невольно огляделся по
сторонам, стараясь найти дорогу домой в этом запутанном
клубке переулков. Но тут - по-видимому, бесшумно
подкравшись ко мне, - какая-то тень выросла передо мною.
- Простите, - я сразу узнал этот смиренный голос, - но
вы, кажется, заблудились. Не разрешите ли. Не разрешите ли
показать вам дорогу? Вы где изволите жить...
Я назвал свою гостиницу.