"Стефан Цвейг. Мендель-букинист" - читать интересную книгу автора

оком видит еще скрытые от мира создаваемые им образы. Если в
каталоге какого-нибудь регенсбургского букиниста книга была
оценена в шесть марок, он тотчас припоминал, что два года тому
назад другой экземпляр этой книги на распродаже в Вене пошел
за четыре кроны и кем она была куплена. Нет, Якоб Мендель не
забывал ни одного названия, ни одной цифры, он знал каждое
растение, каждую инфузорию, каждую звезду в изменчивом зыбком
книжном космосе. По каждой специальности он знал больше, чем
специалисты, знал библиотеки лучше, чем библиотекари,
наличность книг большинства фирм он знал лучше, чем их
владельцы, вопреки всем спискам и картотекам, опираясь
единственно на свой магический дар, на свою несравненную
память, всю силу которой можно показать, только приведя сотни
примеров. Правда, эта память могла получить такое поистине
сверхъестественное развитие только благодаря вечной тайне
всякого совершенства: тайне сосредоточенности. Этот
удивительный человек не знал в мире ничего, кроме книг, ибо
все явления бытия обретали для него реальность лишь
претворенные в буквы, собранные в книгу и как бы бесплотные.
Но и книги он читал не ради их содержания, не ради заключенных
в них мыслей или фактов; только название, цена, формат,
титульный лист увлекали его. Всего лишь необъятным перечнем
имен и названий, запечатленным не на страницах каталога, а на
податливой коре человеческого мозга, - перечнем, в конечном
счете бесполезным, не оживленным творческой мыслью, - вот чем
была специфически-букинистическая память Якоба Менделя; но в
своем неповторимом совершенстве она оказалась не менее
феноменальной, чем память Наполеона на лица, Меццофанти - на
языки, Ласкера - на шахматные дебюты, Бузони - на музыкальные
опусы. Использованный в учебном или другом общественном
учреждении, этот мозг мог бы удивить и наставить тысячи, сотни
тысяч студентов и ученых; он был бы плодотворен для науки,
явился бы бесценным приобретением для тех общедоступных
сокровищниц, которые мы называем библиотеками. Но этот мир был
навеки закрыт для необразованного галицийского маклера,
который знал немногим больше того, чему научился в хедере; и
эти поразительные способности могли проявляться лишь в тайных
откровениях за мраморным столом кафе Глюк. Но если
когда-нибудь появится великий психолог (наш духовный мир все
еще ждет его трудов) и, подобно Бюффону, упорно и терпеливо
классифицировавшему породы животных, опишет все разновидности,
особенности, первобытные формы и отклонения от них той
волшебной силы, которую именуем памятью, ему следовало бы
вспомнить о Якобе Менделе, об этом гении библиографии, об этом
безвестном корифее букинистической науки.
По профессии и для непосвященных Якоб Мендель был лишь
мелким перекупщиком книг. Каждое воскресенье в газетах "Нойе
фрайе пресс" и в "Нойер винер тагеблат" появлялись одни и те
же стереотипные объявления: "Покупаю старые книги, даю хорошую
цену, прихожу на дом по первому вызову, Мендель.