"Стефан Цвейг. Мендель-букинист" - читать интересную книгу автора

и хлеб оставался должен - однажды он задержал плату на три
недели. Уже тогда обер-кельнер собирался его выставить, но
сердобольная фрау Споршиль пожалела Менделя и поручилась за
него.
А в следующем месяце разразилась катастрофа. Уже
несколько раз новый обер-кельнер замечал, что при подсчете
булок цифры не сходятся. Каждый раз булок оказывалось меньше,
чем было заказано и оплачено. Разумеется, подозрение пало на
Менделя, ибо уже не раз приходил старик посыльный и жаловался,
что Мендель должен ему деньги за полгода и не платит ни одного
геллера. Обер-кельнер стал зорко следить за ним, и спустя два
дня ему удалось, спрятавшись за каминный экран, подглядеть,
как Якоб Мендель встал со своего места, крадучись, перешел в
первую комнату, быстро выхватил из корзины две булочки и начал
жадно поглощать их. Расплачиваясь за кофе, он уверял, что
булок не ел. Все было ясно. Кельнер сейчас же доложил о проис-
шествии господину Гуртнеру, и тот, обрадовавшись случаю,
накричал на Менделя в присутствии всех посетителей, обвинил
его в краже и еще хвалился тем, что не посылает за полицией.
Но он велел Менделю сейчас же убираться к черту и больше не
появляться здесь. Якоб Мендель выслушал это молча, дрожа всем
телом, поднялся со своего места и ушел.
- Просто страх! - говорила фрау Споршиль, описывая его
изгнание. - Никогда не забуду, как он встал, сдвинул очки на
лоб, а сам бледный, как полотно. И пальто даже не надел, а на
дворе январь, - вы помните, небось, какие холода стояли. И
книгу свою он забыл на столе с перепугу. Я как увидела, хотела
бежать за ним, но он уже вышел. Пойти за ним на улицу я не
посмела, потому что в дверях стоял господин Гуртнер и так
ругался, что люди останавливались. Стыд и срам! Я прямо
сгорала со стыда! Никогда бы того не было при старом хозяине;
господин Штандгартнер ни за что бы не выгнал человека из-за
каких-то булок, у него Мендель мог бы даром кормиться до самой
смерти. Но у нынешних людей нет сердца. Прогнать беднягу с
места, где он просидел тридцать с лишком лет изо дня в день, -
это уж такой срам, такой грех! Не хотела бы я за это отвечать
перед господом богом, нет, не хотела бы.
Добрая старушка разгорячилась и со свойственным старости
многословием все твердила о том, какой это грех и что никогда
бы господин Штандгартнер так не сделал. В конце концов я
прервал ее вопросом, что же сталось с нашим Менделем и
довелось ли ей еще увидеть его. Тут она встрепенулась и
продолжала свой рассказ:
- Верите ли, как иду мимо его стола, так меня словно по
сердцу полоснет. Все думаю, где ж он теперь, бедный господин
Мендель, и если бы я только знала, где он живет, я бы снесла
ему поесть чего-нибудь горячего: откуда было ему взять денег
на топку и на еду? Родных у него, должно быть, никого не было.
Ну, время-то идет, а о нем ни слуху ни духу, я и стала думать,
что, видно, его нет уже в живых и не увижу я его больше. И