"Анастасия Цветаева. Сказ о звонаре московском" - читать интересную книгу автора

подготовляя, будя прислушивание к тому, что должно прийти? Словно над
бездной наклонясь, глядела я ему вслед... Труд человека жив, а человек
пережил себя...
- Но, - скажут мне, - передержка! Разве все доживают до возраста
такой старости, до второго младенчества?
- Да, да, - радостно впадаю я в возражение, - разве не было у
создателя чувашской письменности седых лет творчества? Когда несогбенные еще
плечи были могучи и широки? (Когда старость еще кралась к ним...) А наш
Павлов, для моциона весело в восемьдесят в городки играющий? Толстой, за год
до смерти скакавший верхом? Но и они ушли, а творчество их осталось!
- Значит, в субботу за вами заходит Котик? - сказала, выйдя за мной в
переднюю, Юлечка. - Только будьте готовы, к вечернему звону нельзя
опаздывать, да и он будет уже вне себя от страха, что опоздаем! Ему -
знаете, что труднее всего? Вот именно эта точность - он бы засел на
колокольню на сколько хотите часов, он уж пробовал, на него там сердились -
обещает только приготовить веревки, развести их все по порядку, чтобы
начать, как надо ему, - и вдруг тронет их, и еще до начала службы раздается
звон, легкий, едва слышимый... Не терпится!
Мы улыбались обе. От радости, от предвкушений? От близости к
таинственному, как в детстве...
- Вот Глиэр и хочет проверить его композиторство, - сообщила,
прощаясь, Юлечка, - Котик ведь спорит с теми, кто уже после детства пытался
его учить! "Чему, мол, могут они научить меня, если они не слышат всех
звуков? Один бемоль? Один диез? Они же глухие... Я б-ы м-о-г и-х у-ч-и-т-ь,
но глухого не выучишь!" И смеется, и потирает руки: чешутся у него -
звонить!
Часа за полтора до назначенного времени меня вызвали к телефону.
- Ввы гот-товы? - послышался голос Котика. - Я к ввам иду! И вот уже
звонок, и гость входит в мою заставленную старой мебелью комнату.
- Я пришел зззаранее! - весело сообщил Котик, - чтобы ббыла
уверенность, что нне опозздаем!
Окинув блещущим взглядом стены, увешанные картинами и портретами, он
пошел ходить вдоль них, сколько позволяла теснота. - У ввас интересно, -
сказал он радостно. - Я люблю, ккогда - так... Я нне люблю голые комнаты.
Ттогда мне кажется, я - в тюрьме! Или - в больнице!
Он остановился перед большой фотографией моей сестры Марины.
- Оччень четкое иззображение ми семнадцать бемолей, - воскликнул он
поглощенно. - А этто си двенадцать диезов немного стерто.
То была старая карточка отца моего сына Андрея.
- И снова ми семнадцать бемолей, - перешел Котик взглядом к детской
фотографии Марины и, далее, к мелкой группе, где на фоне итальянского сада,
в центре группы детей, стояла десятилетняя сестра моя, в матроске, похожая
на мальчика, - тутт у вас везде отчего-то ми семнадцать бемолей минор.
Его, видно, не интересовало, что он видит того же. человека в различных
возрастах, это - не доходило.
- И - оппять! - уже совсем восхищенно вскричал он, заглянув в
стоящую на секретере рамку, где сестра моя, уже лет тридцати, была снята
рядом с мужем и дочкой. - Это уддивительно! Основное звучание ккомнаты!
- А какая моя тональность? - улыбнулась я.
- Ми шестнадцать диезов мажор! - Тогчас, чуть изумленно, что