"Анастасия Цветаева. Сказ о звонаре московском" - читать интересную книгу автора

перебрасывая их, ничего не спрашивая, нисколько не интересуясь, кто это,
называл тональность на них изображенных людей. (Что же это за слух? Что за
мозг? - думала я, поражаясь все больше и больше, - и какая уверенность!)
Я следила за быстрыми его движениями - влево от него на диване уже
лежала груда просмотренных фотографий. Сейчас он перекладывал картонные
странички маленького выцветшего бархатного альбома - и каждый раз, как
встречался - в любом возрасте - Андрюшин отец (ребенком ли, в
гимназической форме, взрослым ли, где только с трудом можно было поверить,
что это тот же человек), Котик называл его Си 12 диезов. Как было любопытно,
что младенческие любительские снимки сына Андрюши (о котором цвело
убежденье, что он на меня похож) Котик неизменно именовал близкой отцу
тональностью: "си 21 бемоль"... И отец мой, Иван Владимирович, каждый раз
оживал под пальцами Котика - стариком ли, студентом, пожилым, в разных
костюмах, с лысиной, с русыми волосами, даже очки не всегда присутствовали
на фотографиях - и это среди множества других лиц - все в том же "до 121
диез"...
Но к концу вечера в Котике проглянула усталость. Он ушел, пожав нам
руки, сказав, что пойдет спать, а завтра явится к нам в гости со своим новым
детищем, первым из переданных ему Наркомпросом колоколов.
И каким веселым, ожившим он пришел к нам - легко, как игрушку, неся
свой "соль диезик"!
- Оддин пуд и семь фунтов всего, - сказал он, ставя его на сиденье
Андрюшиной парты, - я увверен, что в нем, в его сплаве, есть серебро! Да,
да, иначе не было бы в нем таккого ззвучания, вы только послушайте!
Он поискал, чем бы, - и, схватив Андрюшин напильник, с которым тот
мастерил что-то, небольшим размахом отведя руку, ударил гостя-колокол.
- Слышите? - вскричал он в восхищенном волнении, отскочив в сторону,
чтобы лучше слышать. На лице его было блаженство. Серые глаза моего сына
были устремлены на Сараджева с неменьшим возбуждением, чем накануне глаза
Тули. А по комнате несся, утихая, но еще вибрируя и становясь все нежней и
неуловимей, легкий, радостный, о себе заявляющий звук серебра!..
- Котик, - сказала я, - можно вам задать вопрос о том, что,
по-моему, даже важнее, чем рассказ о любимых колоколах ваших, это так трудно
определять, тут вас мало кто поймет, может быть, какие-нибудь мастера,
которые знают тайны сплавов, пропорции, они - да. Но вот могли бы вы
определить слух ваш? Знаю, сколько вы. слышите в октаве звуков, и знаю, что
это пытались проверить, и недостаточно удачно. Но, может быть, когда-нибудь
в будущем, когда будут более совершенные приборы...
Он поднял на меня сверкающий взгляд. Темные его огромные глаза вдруг
показались мне почти светлыми.
- Дда, дда, - с усилием крикнул он, - но нне прибборы!.. А ллюди
будут совершеннее! Может быть, через 100 лет, через тысячу, у людей будет, у
всех, абсолютный слух, а у ммногих такой, как мой, и эти люди услышат все
то, что слышу теперь я - один...
- Это - о будущем, вера в него держит вас, как держит меня - и моем
восприятии вас как новатора-музыканта. Но вот что мне хочется знать - о
настоящем. Почему вы пристрастились именно к Мароновской церкви?
- Мароновские колокола меня поразили! Их подбор представляет собой
законченную гармонию!
Все это Котик произнес, совсем не заикаясь. Я вспомнила, что об этом