"Анастасия Цветаева. Сказ о звонаре московском" - читать интересную книгу автора

Нашлись, впрочем, и скептики:
- Ну так как же проверить такой слух? Принимать просто на веру? Это,
знаете ли...
- А его не так давно проверяли, - возражал кто-то, - именно
проверяли тонкость его музыкального слуха. У него же бредовая теория есть,
что в мире, то есть в октаве, - 1700 с чем-то звуков, и он их
дифференцирует, вот в чем интерес!
- Так это же опять с его слов, это же не доказано!
- Частично - доказано! - отвечали иные, - приборами измерения
частоты звуков; их, как бы сказать, расщепленности. Показания
соответствовали его утверждениям - докуда эти приборы могли давать
показания. И все совпадало. А дальше приборы перестали показывать, а он
продолжал утверждать, и с такой вдохновенной точностью, которую нельзя
сыграть. Да и зачем играть? В этом же ему нет ни малейшего смысла! Вы
понимаете, он естественен, как естественно животное, как естественен в своей
неестественности любой феномен! И думается, не столько здесь стоит вопрос о
том, чтобы ЕМУ учиться, как о том, чтобы ОТ НЕГО научиться чему-то,
заглянуть, так сказать, за его плечо в то, что он видит (слышит то есть).
Ведь это же чрезвычайно интересно с научной точки зрения...
Так вспыхивали споры везде, где бывал Котик или где слышали его
колокольную игру, дивясь ей, не имея возможности сравнить ее - ни с чем.
А Котик смеялся. Не зло, добро. Его все эти рассуждения о нем
забавляли. Чему будут учить его? О чем говорить? О звуках, которые для них
не существуют, в существовании которых они сомневаются?
- Ммне, - говорил он, - надо пе-перестаать слышать, и ттогда я бы
мог стать их уччеником, поттому что они очень много уччились, а я - только
в моем ддетстве, когда мне надо было выучить ноты, и все эти нотные линейки,
и белые кружочки, и черные, и эти паузы и ключи, скрипичный и басовый. Чтобы
записать ммои детские сочинения! Но для колокколов все это не имеет
значения, эти знаки ниччему не помогают, и это все неверно, потому что я на
этих линейках могу нарисовать только один диез и один бемоль, а бемолей 121
и диезов ттоже 121...
- Да, это наша трагедия, что тут присутствует недогоняемость, -
сказала я кому-то о Котике, - а вовсе не его трагедия, раз он слышит
больше, чем мы!
- Нет, в этом тоже есть трагедия, - отвечали мне, - слышанье
немыслимых обертонов есть катастрофа. И привести это звуковое цунами в
состояние гармонии вряд ли возможно... Может быть, наука будущего...
- Нет, он действительно мог бы создать неслыханные звучания, если бы
научился управлять ими по всем законам гармонии! - настаивал другой.
- Вот так логика! - отвечал кто-то. - Неслыханные звучания - мы же
слышали их! И им не нужна наша гармония...
- Тогда бы он владел теми сферами звуков, которые ему слышатся! -
продолжал его собеседник. - А пока они владеют им, а он только врывается в
непознаваемое и что-то оттуда нам сбрасывает. Какие-то...
- Жар-птичьи перья! - сказала я. - И перья звукового павлина,
которые мы слышим и восторгаемся ими. Хоть многие и отрицают, считают бредом
эти десятки бемолей и диезов, причину необыкновенных его композиций. Тут
какой-то заколдованный круг!
Но мне отвечали, что все, что я сказала, - беллетристика. Дело вовсе