"Мишель Цинк. Пророчество о сестрах ("Пророчество о сестрах" #1) " - читать интересную книгу автора

Меланхоличность - совсем не в стиле Элис. Хотя, наверное, сейчас, после
папиной смерти, все мы особенно уязвимы.
Мысли об Элис позволяют мне оттянуть момент, когда придется взглянуть
на запястье. Чувствуя себя распоследней трусихой, я пытаюсь набраться
мужества, чтобы поднять рукав ночной сорочки. Снова взглянуть на отметину,
появившуюся после того, как тело отца обнаружили в Темной комнате.
Наконец подтягиваю вверх край рукава и твержу себе: гляди не гляди - а
все равно, что там уже есть, никуда не денется. Мне приходится крепко сжать
губы, чтобы удержаться от крика. И поражает меня не сама отметина - снизу,
на мягкой части руки, - а то, как она потемнела, даже в сравнении с
сегодняшним утром. Крут стал гораздо яснее, отчетливее, хоть я по-прежнему
не могу толком разглядеть его неровные, ломаные границы.
Я борюсь с подступающей паникой. Мне все кажется, что должно быть
какое-то спасительное средство - что я должна что-то сделать, кому-то
рассказать. Но кому я могу рассказать такое? Прежде я побежала бы к Элис -
кому еще доверить такую тайну? Но даже сейчас я не могу не замечать: мы с
сестрой все больше отдаляемся друг от друга. Теперь я отношусь ней иначе,
настороженно.
Я убеждаю себя, что нет нужды никому рассказывать о столь странных
вещах - ведь наверняка, наверняка через несколько дней все пройдет.
Инстинктивно я понимаю, что это ложь, но я имею право верить в это в такой
день, как сегодня.
День, когда я похоронила отца.

2

Скудный ноябрьский свет шарит пальцами по комнате. Айви входит, неся
чайник с горячей водой.
- Доброе утро, мисс. - Она наливает воду в тазик на умывальнике. -
Помочь вам одеться?
Я приподнимаюсь на локтях.
- Нет, спасибо. Я сама.
- Хорошо, мисс.
Она выходит из комнаты, унося пустой чайник.
Я откидываю одеяло и подхожу к умывальнику, рукой помешиваю воду в
тазике, чтобы хоть немного остудить ее перед умыванием. Закончив умываться,
вытираю лицо, вглядываясь в зеркало. Мои зеленые глаза бездонны и пусты, и я
гадаю, могут ли душевные переживания отражаться на внешности. Может ли
печаль излучаться через вены, живые ткани, кожу - наверх, туда, где будет
видна всем. Трясу головой, отгоняя эту пугающую мысль, и в зеркале вижу, как
каштановые, еще не забранные в прическу волосы качаются, задевая плечи.
Я снимаю ночную сорочку, стаскиваю с трюмо нижнюю юбку и чулки, начинаю
одеваться. Когда я разглаживаю на бедре второй чулок, в комнату без стука
влетает Элис.
- Доброе утро!
Она с размаху плюхается на кровать, глядя на меня снизу вверх со
свойственным только ей одной очарованием - таким, что дыхание перехватывает.
Однако меня все равно потрясает, как легко и без малейших усилий
переходит она от едва скрываемой горечи к скорби, а потом - к полной
безмятежности. Казалось бы, чему удивляться, у Элис настроение всегда