"Евсей Цейтлин. Долгие беседы в ожидании счастливой смерти " - читать интересную книгу автора

первой страницы с дарственной надписью, ее-то я и бросил в огонь. А Тору
отнес в другую комнату - засунул в шкаф, где висели вещи жены, - в самый
дальний угол...
Все это продолжалось довольно долго. Сколько? Не помню точно. Стояла
зима. Сильные морозы. Печи топили часто. И бумажный пепел - от сожженных
книг и рукописей - я тогда постоянно видел на снегу. Потом узнал: еврейские
книги сжигали многие".


Сны

9 ноября 94 г. Страхи, как всегда, приходят к й во сне: сознание
отключается, он перестает контролировать себя.
Вот один из недавних его снов:
"В комнату входит какой-то человек - молодой, симпатичный. В руке он
держит шприц. Вокруг - много людей, однако юноша направляется прямо ко мне:
- Давай руку!
Пытаюсь понять его.
- Зачем?
Говорю спокойно, но сам дрожу от страха.
Он улыбается - видимо, понимает мое состояние.
- Так надо.
- Нет, нет!
Я кричу - буквально, не своим голосом.
Он настаивает:
- Да, да!
Кровь стынет у меня в жилах. По-моему, я раньше никогда не испытывал
такого. Из последних сил снова кричу:
- Люди, спасите!
Но никто не обращает на меня внимания, даже не смотрит в мою сторону.
Между тем незнакомец подходит все ближе. Я оглядываюсь: куда бы
спрятаться? Он предупреждает, уже без улыбки:
- Все равно от меня не уйдешь.
И вот я стою в углу комнаты, отступать некуда. Слышу жесткий приказ:
- Ну, давай руку!
Я снова пытаюсь говорить по-хорошему, умоляю его... Молодой человек
меняет тон. Объясняет: укол необходим, он поможет мне, спасет. И вдруг я
чувствую: он прав. И сразу, легко подчиняюсь ему, протягиваю руку".
Здесь, однако, он проснется. Весь мокрый от пота. Слушает стук своего
сердца. Торопливо берет лекарство. Лежит и думает: "Надо записать этот сон".
Но сил нет. Он рассказывает мне этот сон по телефону. Это было позавчера.


Голоса на развалинах

В сущности, й стал прощаться с жизнью гораздо раньше, чем это кажется
ему сейчас.
_____________________
Он приехал в освобожденный от немцев Вильнюс летом сорок четвертого.
Среди самых первых. Что врезалось в память? Гетто! Еврейские кварталы