"Александр Рудольфович Трушнович. Воспоминания корниловца (1914-1934) " - читать интересную книгу автора

остаются многие.

Пора в штыки и нам. Прекратили огонь, поднялись и пошли. Не пробежали и
двадцати шагов, слышу крики: "Болгары в тылу!"

Оборачиваюсь - и мороз по коже. Батальон таких же солдат, как те,
которых мы атакуем, движется нам в тыл. Мы на крайнем левом фланге. Рота
дрогнула и увлекает меня за собой. С трудом ее останавливаю. Жутко, в глазах
рябит. Россия в виде громадной географической карты поднимается над степью и
смотрит на нас. Рота залегла. А может, это русские? Во что бы то ни стало
надо выяснить. В отчаянии бегу навстречу движущейся лавине. Русские?
Болгары? И зачем Александр Второй выдал им русское обмундирование? Ищу
глазами зловещие серые пелерины. Нет их как будто. Меня заметили. Не
стреляют. С ближнего ко мне фланга кто-то машет. И тут я на мгновение
почувствовал слабость в ногах, по телу разлилось тепло, и во мне зазвенела
двадцатидвухлетняя жизнь и радость, что опасность миновала. Слышу голоса:
"Сербский офицер!"

Вместе с ними мы ударили во фланг. Болгары дрогнули, их цепи поднялись,
бегут назад. Но что это? Все поле усеяно их убитыми и ранеными. Неужели так
много? И смотришь, как бы не наступить на прославивших славянское дело в
последнюю турецкую войну.

Наши солдаты жадно набрасываются на патроны, а главное, на обоймы,
которые подходят к выданным нам в Одессе трофейным австрийским винтовкам.
Довооружаемся в бою.

Поле битвы осталось за нами. Однако из 250 человек моей роты в строю
осталось 117. Вечером мы спешно отступили: румыны, новоприобретенные
союзники, отошли ровно настолько, насколько мы продвинулись вперед.
Изморенные после боя, голодные, мучимые жаждой, мы отступали сомкнутым
строем всю ночь, почти без отдыха. Параллельно с нами наступали
неприятельские части. Под утро русская кавалерия прислала сообщение, что мы
вышли из окружения.

Утром прошел сильный дождь. На возвышенности нас встретил командир
корпуса генерал Зайончковский. Он снял фуражку и поклонился нам до земли. У
бедняги отлегло от сердца, "австрийцы" показали свое лицо. К сожалению,
после пятого боя, отступив за Дунай, уже немногие могли его показать: из
дивизии в 16 000 штыков в строю осталось 2 000.

Последний для меня бой был у Кокарджи. Среди ночи три полка
неприятельской пехоты двинулись на наши окопы. Полевые охранения успели
открыть огонь. Винтовочный и пулеметный огонь, сконцентрированный на
небольшом пространстве, достиг такой силы, что казалось - вода кипит в
котле. Утром неприятель отошел с большими потерями. На их стороне поднялся
аэростат с наблюдателем, и вскоре заработали тяжелые германские пушки и
мортиры Макензена. Били они систематически, упорно, не жалея снарядов.

На второй день я получил приказ: со своей ротой, в которой к этому