"Александр Рудольфович Трушнович. Воспоминания корниловца (1914-1934) " - читать интересную книгу автора

Незадолго до рассвета был дан двухчасовой привал, для нас в штабе
дивизии приготовили еду, выдали много пива. Австрийский генерал произнес
речь и поздравил с завтрашним боем и победой. На дороге нас ждала вереница
крестьянских подвод. Часов через шесть подводы остановились в небольшой
деревне, где скопилось много солдат из самых разных полков. Я двинулся в лес
со своей полуротой. Долго мы бродили и заблудились бы, если бы не компас.
Вдруг над нами что-то затрещало, посыпались ветки, как будто пронесся
громадный олень. Потом заревело, застонало и лесные своды понесли этот рев
дальше. Скоро уже гудел весь лес.

Лес стал редеть, показалась опушка. От опушки до окопов шагов
восемьдесят открытой местности. Окопы на возвышенности, а внизу, насколько
видел глаз, - равнина. Слева от нас ломало деревья, не было слышно
собственного голоса. Делаю несколько шагов, подаю солдатам знак следовать за
мной - и бегом, сколько есть сил, в окопы. Окопы по колено, неоконченные,
тянутся по краю крутого обрыва, заросшего кустарником. Русские снаряды
рвутся в самих окопах. Меткость удивительная. Что-то готовится. Мои солдаты
окапываются поглубже, я от них не отстаю. Умирать не хочется. Какая была бы
насмешка судьбы: мертвый славянский доброволец в форме австрийского кадета!

Вдруг с австрийской стороны закипел винтовочный и пулеметный огонь.
Выглядываю из окопа. Под обрывом серо-зеленая лента - Прут; по мосту по
одному, по двое перебегают русские солдаты. Пронеси их, Господи,
невредимыми! В десяти шагах от меня мадьяр-пулеметчик стреляет из
"шварцлозе". Мимо. Видно, как очереди ложатся в воду. Хоть бы где-нибудь
прорвались! Осыпало землей, граната разорвалась у самого бруствера. Страсть
как не хочется умирать. Я вообще никогда не хотел умирать. Тот, кто говорит,
что не боится смерти, обманывает самого себя. Но есть чувство несравненно
высшего порядка и силы, чем страх смерти. Жизнь не высшая ценность человека.
Сколько раз в боях я убеждался в этом! Когда я и окружающие меня были
проникнуты верой в святость дела, за которое шли в бой, когда мы знали, что
оно справедливо, что наша жертва необходима, что ее требует родина, русский
народ, славянство, а может, и все человечество, что те, кто распоряжается
нашими жизнями, ими не торгуют, другими словами, когда дух армии был силен,
то смерти мы не боялись, пулям не кланялись и на человека, который сказал
бы, что жизнь - высшее благо, посмотрели бы как на существо низшего порядка.
Но теперь, когда я всей душой стремился стать в ряды русской армии, чувство
страха приходилось подавлять силой воли.

Артиллерийский огонь стих, но винтовочный и пулеметный все усиливался.
Скоро атака, много русских перешло Прут. Да вот они, уже на склон
поднимаются. И стрельба поутихла. Но что это за звуки? И мои солдаты тоже
прислушиваются: то один, то другой выглядывает из окопа. А по линии несется:
"Русские молятся!" Молитва стала слышнее и отчетливее. Не с остервенелыми
криками и проклятиями, а с величайшим достоинством поднимаются на Голгофу,
на которую их послали Царь и Родина2. Вижу: внимательно слушают
немцы-солдаты; сила, убедительнее штыка и пули, проникла в их душу. Сжало
грудь до боли, на глазах выступили слезы.