"Далия Трускиновская. Чумная экспедиция ("Архаровцы" #1)" - читать интересную книгу автора

Левушкин голос. Юный приятель и без того рассказывал о концерте
взволнованно, а тут случился новый всплеск - и Архаров, не слыша всей
восхищенной тирады, уловил лишь ее хвост:
- ... и дивные звуки исторгает!
- Откуда исторгает? - спросил в хмуром недоумении Архаров.
- Из арфы же! И у нее божественное имя!
Тут Архаров посмотрел на приятеля с некоторым любопытством.
- Как же ее звать?
- Архаров, ее звать - Глафира! - Левушка уставился на приятеля, как бы
ожидая восторга, но восторга не случилось.
Архаров не сразу вспомнил значение: имен-то много, а голова - одна.
- Гладкая, что ли? Ну и как? Гладка ли?
Левушка вытаращил черные глазищи.
- Какая еще тебе гладкая? Ей тринадцать лет всего!
- Иная и в тринадцать уже все себе отрастила, - сказал
заинтересовавшийся беседой Бредихин. - А что, Архаров, неужто тебе ни одной
тощей Глафиры еще не попадалось?
- Мне, Бредихин, вообще ни одной Глафиры еще не попадалось. Мне все
больше Дуньки.
И это было чистой правдой - с дополнением лишь, что девицы, которых
иногда навещал Архаров в скромных домишках петербургских своден, придумывали
себе звучные французские имена, от коих за версту разило враньем, но в
большинстве своем были именно Дуньками, Парашками да Агашками. Теории сие не
противоречило: "Евдокия" означает "благоволение", для любвеобильной девицы
имя подходящее, "Параскева", она же "Прасковья", - "приготовление",
"Агафья" - "добрая".
- Иная попадется - так весьма и весьма, - заметил Медведев. - Коли
чисто себя держит.
- Да ну вас, господа, с вашими Дуньками, - сказал раздосадованный
Левушка. - Так и помрете, не зная ничего лучше Дунек!
И страшно удивился, что ему никто не ответил. Более того - старшие
несколько смутились.
- Ты, Тучков, еще новости не знаешь, - начал было Архаров, но Бредихин
перебил его:
- Левушка, у тебя мать сейчас в Петербурге, лети к ней живо, пусть всю
родню на ноги подымет! Надобно, чтобы тебя до завтрашнего дня вычеркнули из
списков.
- Верно, - сказал Медведев. - Тебе сколько, девятнадцать? Братцы, нужно
его выручать.
- Да что стряслось-то? - Левушка, растерявшись, переводил взгляд с
одного лица на другое, но старшие не находили слов, чтобы объявить: он,
девятнадцатилетний, жизни не видевший, завтра отправляется в чумную
экспедицию.
Тут подошел Матвей Воробьев и, не здороваясь, похлопал юношу по плечу.
- Что, и ты? - спросил хриплым голосом. - Ох, разорюсь я с вами на
панихиды. Вы хоть с курьером шлите известия - кто, когда, нет ли меня в
завещании.
- Таких шутников не худо под батоги уложить, - сердито заметил
Медведев, еще только начавший осознавать, чем грозит новое назначение.
- Так сударь! Ты вдумайся - это гораздо лучше, нежели на приступе чтоб