"Далия Трускиновская. Часовой (Повесть)" - читать интересную книгу автора

сухим, холодноватым смехом, который сперва показался мне даже неприятным.
- Ну понятно, куда уж ей! Она, видимо, из тех никому не нужных
преподавателей, которых развелось черт знает сколько и которые обучают языку
"вообще". Уж лучше купить хороший самоучитель - быстрее получится. "Язык
вообще" к разговорной речи отношения не имеет. Впрочем, если ты собираешься
зарабатывать на жизнь переводом технической литературы...
- Еще чего! - возмутилась я. Во-первых, всякая техника сложнее
мясорубки была для меня непостижима. Во-вторых, я тогда вступила в
факультетское литературное объединение. Поэтический бум шестидесятых годов
уже иссякал, но я по инерции мечтала именно о поэтических лаврах.
- И слава Богу, - согласился он, выслушав мой первый довод, потому что
докладывать о втором я как-то постеснялась. - Ладно, будем исходить из того,
что твоя англичанка хоть немного разбирается в английской фонетике. Я
действительно мог бы натаскать тебя на произношение штата Небраска, но тебе
это ни к чему. Попробуем более элегантный вариант.
Мне стало страшно. Я вступилась за университетский "английский вообще",
потому что на зачете требовался именно он. Ингарт выслушал меня, усмехнулся
и начал издалека:
- Знаешь, много лет назад, когда тебя и на свете не было, я стал
свидетелем забавной сценки. Вернее, был в числе инициаторов... Тогда в Ригу,
Ленинград и кое-какие иные города регулярно приходили суда из Штатов.
Обслуживали их военные переводчики. А этот народ как раз предпочитает узкую
специализацию и добивается в ней большого успеха. И вот однажды в наш
маленький, но вредный коллектив попала одна девица - видно, по очень
большому знакомству. Она владела "английским вообще". И по разным причинам
задирала нос. Мы были молоды и самолюбивы. Можно было, конечно, проучить ее
иным способом. Но мы устранились от мести и положились на судьбу. Мы знали,
что рано или поздно она погорит на каком-нибудь неизвестном ей жаргонизме,
которого в учебнике нет и не предвидится. И вот она оказалась на судне в
обществе благовоспитанного капитана и элегантных офицеров. Выполнив свои
обязанности как переводчица, она вступила в приватный разговор. А в те годы
наша промышленность очень плохо снабжала женщин всякими интимными предметами
туалета. Американские моряки знали это и часто прихватывали с собой запас...
ну, сама знаешь, чего. И вот переводчица деликатно попросила капитана и
офицеров...
Ошибка переводчицы была такого свойства, что я густо покраснела.
Ингарт, который, как выяснилось потом, не любил грубых слов и старался
заменить их невинными и благозвучными, на сей раз, для полноты картины и в
педагогических целях, выразился довольно сурово.
Больше разговора о пользе "английского вообще" между нами не было. Как
и случаев из переводческой практики. Это, пожалуй, было единственным, что я
знала о жизни Ингарта в первые послевоенные годы.
Его преподавательская методика была, мягко говоря, своеобразной. Он
приходил ко мне домой в рабочее время, благо идти было три квартала, я
ставила на стол две чашки кофе и ждала приказа.
- Итак, приступим.
Схватив авторучку, я замирала, восторженно глядя в рот Ингарту.
- Во время Северной войны царь Петр наложил руку не только на церковные
деньги, но и на монастырские земли...
Я торопливо записывала прекомичную историю о царе Петре, монашеской