"Далия Трускиновская. Часовой (Повесть)" - читать интересную книгу автора

челобитной, неудобосказуемой резолюции и вмешательстве во многолетнюю тяжбу
Екатерины. Домашнее задание было - перевести этот анекдот со всеми
пикантностями на английский язык. Я азартно копалась в словаре, причем в
памяти застревали не только требуемые по сюжету слова и выражения. Потом
рассказывала анекдот Ингарту. Он поправлял. Произношение возникало само
собой. Получив огромное удовольствие от возни с одним анекдотом, мы
принимались за другой, не менее пикантный. В результате их скопилась целая
тетрадь.
Начались эти экзерсисы, чтоб не соврать, в июле или начале августа. А
когда в октябре англичанка соблаговолила потребовать от меня какого-то
пересказа и заранее соорудила кислую гримасу в ожидании моего "пронаунса",
она была жестоко наказана. Докладывая пересказ, я наблюдала, как меняется ее
лицо и вся наша группа - тоже.
- Но это же классическое бостонское произношение!..
Ингарт сдержал слово. Мы потрясли англичанку.
Но к октябрю у нас нашлось занятие почище исторических и прочих
анекдотов. И английский отступил на второй план, хотя Ингарт поддерживал
меня в боевой фонетической форме.
Как-то мы встретились на улице случайно, очень обрадовались друг другу
и пошли дальше вместе. Ингарту надо было завезти сослуживцу какие-то деньги.
Я увязалась за ним.
Мы оказались на окраине, в заводском районе, долго искали нужный дом, а
потом полчаса ждали предпоследнего трамвая. Трамвай, конечно, был
переполнен. Ехала вторая смена ближайшей фабрики. Мы с Ингартом встали на
задней площадке, где молодежь. Люди ненароком разделили нас. Мы не стали
пробиваться друг к другу, а напрасно - не успев проехать и остановки, я
ощутила на своем бедре чью-то руку. Я посторонилась, как могла, но рука
потянулась следом.
Краем глаза я усекла скотину, которой принадлежала нахальная рука, и не
обрадовалась - мужик тянул кило на сто двадцать, не меньше, и был здорово
пьян. То есть не до поросячьего визга пьян, а как раз настолько, чтобы
начать лапать кого придется в переполненном трамвае.
Я росла домашним ребенком. Будь я сейчас тут одна, без Ингарта, скорее
всего начала бы распихивать толпу, биться, метаться, и меня бы вполне
заслуженно выматерили. Но рядом был взрослый, которому я доверяла. Я
дотянулась до рукава Ингарта и ответила на его вопросительный взгляд быстрым
взглядом в сторону верзилы. Тут рука поползла по моему животу. Я дернулась,
уворачиваясь, и Ингарт все понял. Его лицо стало острым и даже неприятным.
Он чуть прищурил левый глаз, и я кивнула в ответ. Тогда Ингарт опустил глаза
и сделал лицо удивительно спокойным, совершенно бесцветным, лицом
постороннего человека. Ему зачем-то понадобилось сыграть этот спектакль, а
я, почувствовав, что ситуация не столь опасна сама по себе, сколь стала для
нас обоих игрой в риск и опасность, даже развеселилась в душе. Между нами
возникла странная, тревожная связь, настоящая, как в опасном деле, и она
вполне заменила мне и слух и зрение - потому что я не помню, каким образом
поняла, что Ингарт приказывает мне выходить.
Выходить на совершенно пустынной остановке было нелепо - когда еще мы
дождемся следующего трамвая! Но я стала протискиваться к дверям, скотина -
за мной, а Ингарт - за скотиной.
Трамвай отошел, и мы остались втроем. По роли мне вроде бы полагалось