"Далия Трускиновская. Часовой (Повесть)" - читать интересную книгу автора

забредший сюда по пустяковому делу и втянутый в общий разговор, ни с того ни
с сего предложил свои услуги.
Человек оказался из какого-то соседнего учреждения.
От оплаты он отказался. Непонятно зачем спросил, сколько мне лет.
Услышав, что девятнадцать, обрадовался. Почему-то ему импонировала именно
эта цифра. И мать, чувствуя себя странновато, приняла его предложение: он
почему-то хотел познакомиться со мной не в кабинете или у нас дома, а в
Верманском парке, и даже на определенной скамейке.
Так и произошло.
В Верманском парке я, можно сказать, выросла. Избранная им скамейка
была в трех шагах от круглой клумбы, вокруг которой я часами каталась на
трехколесном велосипеде. Чуть подальше находилась эстрада, с которой
связывались уже не такие приятные воспоминания. В детстве мне купили
аккордеон - в конце пятидесятых они еще были в моде. Помыкавшись по частным
учителям, я угодила в ансамбль аккордеонистов. Время от времени он давал
концерты на открытых эстрадах - в том числе и на этой. Лет в четырнадцать я
взбунтовалась, после чего года три вообще не прикасалась к инструменту,
только после материнского окрика стирала пыль с футляра.
И вот я прошла через весь парк и вышла к искомой скамейке. Мне
навстречу встал высокий человек с сухим неярким лицом. Человек,
растворяющийся в толпе мгновенно.
Он протянул мне руку. Я ответила нерешительным рукопожатием. И первые
его слова были такие:
- Фу! Зачем протягивать вместо руки дохлую лягушку? Рукопожатие должно
быть таким, чтобы я понял, кто передо мной. Уверенный в себе и расположенный
ко мне собеседник или мокрая курица. Еще раз!
С того дня я уже не могу здороваться иначе.
Его ладонь была жестковатой, пальцы - цепкими, а рукопожатие в целом
внушало ощущение уверенности и надежности.
- Хорошо, - одобрил он. - А теперь перейдем к делу. Начнем с погоды.
Я дико уставилась на него.
- По-английски, по-английски! - нетерпеливо объяснил он. - Должен же я
знать, с кем имею дело!
Я обвела взглядом окрестности и начала описывать пейзаж.
- Уму непостижимо! - прервал он меня. - Ты говоришь, как индус из
Бомбея. Как будто тебя нарочно натаскивали.
Тогда я решила, что Бомбей он приплел ради красного словца. Но через
несколько лет, когда в Риге гостила индийская балетная труппа из Бомбея
"Калакшетра", я говорила с ее хозяйкой, госпожой Энджели Мэр. Переводчица
куда-то смылась, мне пришлось положиться на собственные силы, и я очень
скоро убедилась - произношение у жительницы Бомбея в точности такое же
скверное, как было у меня на втором курсе.
Ингарт поинтересовался, какого результата я хочу добиться.
Вопрос был странный - речь с самого начала шла о приличном английском
произношении.
- Приличного произношения вообще не бывает, - отрубил он. - В Ливерпуле
говорят не так, как в Манчестере. В маленьком Лондоне - и то прорва
вариантов. Почитай Бернарда Шоу. Об Америке я уж не говорю. Хочешь блеснуть
безукоризненной фонетикой штата Небраска?
Я усомнилась, что наша англичанка правильно поймет меня. Он рассмеялся