"Фредерик Тристан. Мастерская несбывшихся грез" - читать интересную книгу автора

мне своей ближайшей родственнице, супруге моего дяди банкира, которая
относилась ко мне, как к родному сыну; своих детей она никогда не имела и
поэтому любила меня глубоко и нежно.
Один раз в неделю, в воскресенье после церковной службы, мы ходили
навестить мою мать. Она рассеянно гладила меня влажной ладонью по голове,
спрашивала, как, мои успехи в занятиях, и сразу же опрыскивала себя духами.
Она до такой степени сжилась с мыслью о смерти, что считала себя уже мертвой
и наполняла воздух в своей спальне густым ароматом какого-то восточного
бальзама, который ей присылали из Италии, чтобы забить тяжелый смрад
собственного разложения, который ей постоянно чудился. Конечно же, этой
женщине сразу стало бы лучше, если бы она открыла окна и подышала свежим
воздухом, но она заупрямилась в своей посмертной верности и хотела
оставаться весталкой, подвергнув себя добровольному за-; точению внутри
гробницы. Все уважали ее горе, хотя, как мне казалось, оно превратилось в
некое подобие театральной роли, от которой она не могла отказаться.
Моя тетя Эльзбета Майер, напротив, была особой весьма причудливой,
насколько это было возможно для женщины в ту эпоху. Я не знаю, благодаря
какому капризу судьбы мой дядя смог ее встретить. Ее семья не могла
равняться с нашей. Кажется, ее дед был капельмейстером какой-то церкви в
Кобурге или Мейнингене, что не считалось особо блестящей должностью. Что же
касается ее отца, то он владел пивоваренным заводиком во Франкфурте, но это
был заводик, каких существуют сотни, едва ли способный производить больше
полсотни бочонков в день. Это, конечно, нельзя было назвать бедностью, но и
богатством - тоже. Мой дядя женился довольно поздно, и я полагаю, он решился
на это внезапно, как другие решаются покончить с жизнью. Эльзбета,
безусловно, приняла его предложение с благодарностью, так как для нее это
был исключительный случай подняться к вершинам благосостояния и
общественного уважения. Однако же эта удача не превратила ее в педантку. Она
на всю жизнь так и осталась дочерью пивовара, наделенная той импульсивной
простотой поведения, которая так раздражала ее мужа, и тем природным здравым
рассудком, который свойствен ремесленникам, и все это усиливалось благодаря
духу неподражаемого чудачества, составлявшему ее главное очарование. Мне
кажется, она была единственным существом, которое по-настоящему меня любило.
Я вижу ее лицо как бы сквозь запотевшее стекло. Она наклоняется ко мне и
рассказывает о великане, носившем свою голову в мешке и бросавшем ее в лицо
людям, не понравившимся ему, или сказку о девочке, которая сторожила гусей
возле источника. Именно от тети Эльзбеты я унаследовал любовь к легендам.
Тогда же я познакомился с часовщиком Ламбспринком. Не знаю, приходился
ли он родственником монаху-бенедиктинцу из Гильдесгейма, написавшему книгу
"De lapide philosophico" [10], но я готов держать пари, что, как и тот, он
рекомендовал "искать зверя в лесу". Разумеется, он был другом моей тети, и
дважды или трижды в месяц она водила меня в его красивый дом из навощенного
дерева с многоцветными витражными окнами. Я не могу, конечно же, полностью
доверять своей памяти, когда вспоминаю этот, тогда еще совсем новый дом,
построенный в фламандском стиле, считавшемся верхом изысканности. В те
времена Ламбспринк снабжал своими механическими изобретениями всю
коронованную Европу, очень благодарную ему за это. Я не сомневаюсь, что его
жилище было гораздо ближе ко дворцам венценосных особ, чем огромный
бюргерский дом моего дяди. Интересно, кстати, отметить, что в то время как я
почти ничего не помню о семейной обители, я способен быстро восстановить в