"Юрий Трифонов. Статьи" - читать интересную книгу автора

рассвета, чтобы выпить чаю и - за стол. Тут и начнется настоящая работа.
Кстати, если вернуться к утренним догадкам и прозрениям: они чаще всего
бывают тогда, когда с вечера томился зудом писанины и сам себя не пускал
за стол.
А что приходится обдумывать? Вокруг чего крутятся мысли? Одолевает
такая забота: как люди должны поступать? Найти максимальное приближение к
достоверности. Достоверность может включать в себя невероятные нелепости.
Вот их находить - самое дорогое. Высший замысел вещи - то есть зачем вся
эта порча бумаги? - находится в тебе постоянно, это данность, твое
дыхание, которого ты не замечаешь, но без которого нельзя жить. Объяснить
замысел бывает иногда невозможно, как не может обыкновенный, несведущий в
биологии и медицине человек объяснить, каким образом он дышит. Коварнейший
вопрос: что вы хотели сказать своим произведением? Все, что мог, сказал, а
комментарии - не мое дело.
Меняется ли замысел в процессе работы так же, к примеру, как меняется
сюжет, меняются характеры героев? Ведь метаморфозы с героями, обретающими
свой нрав и свою волю, происходят постоянно. Об этом свидетельствуют
многие авторы. Ну а что касается замысла - того высшего, который можно
назвать сверхсверхзадачей, - он, по-моему, остается неизменным. Могут
меняться в процессе работы только его ракурсы, формы его выражения. И
автору может даже показаться в какой-то миг, что замысел изменился, но
если подумать повнимательней, то окажется, что - ошибка. В чем-то _самом
главном_ замысел остался тем же.
Во время работы над повестью "Предварительные итоги" я неожиданно для
себя коренным образом изменил судьбу главного героя. В замысле было - он
умирает. И почти всю повесть я писал, держа в уме эту печальную концовку,
а когда осталось написать три или четыре последних страницы, вдруг понял,
что умирать он не должен. Оставил его жить. Даже послал отдыхать на
Рижское взморье, где он играл в теннис, гулял, поправился и помирился с
женой. И все это - вместо того, чтобы лежать прахом в урне в стене
крематория. Не правда ли, существенная перемена судьбы?
Но ведь, если подумать внимательно, замысел был показать не судьбу
Геннадия Сергеевича - впрочем, и судьбу тоже! - а его _образ жизни_,
выработавшийся благодаря многим разным причинам. Конечно, и смерть входит
в понятие образа жизни. Потому что люди, как и живут, умирают по-своему.
Можно было завершить повествование смертью, но это был бы все-таки
какой-то рывок из образа жизни, своего рода катарсис, очищение. Между тем
замыслу более отвечала жизнь без катарсиса. Вот почему Геннадию Сергеевичу
суждено было несколько задержаться на этом свете.


Постоянно тревожит опасение: не окажется ли мое сочинение болтливым,
незначительным? Достаточно ли интересно то, что вещаю городу и миру? Ведь
столько уже написано всеми и обо всем. Толстой, Достоевский, Чехов, боже
мой... куда я-то лезу? Но резонные соображения никого почему-то не
останавливают. Истинной литературы накоплено человечеством не так уж
много, однако есть, конечно, могучий и прочный костяк.
Но сколько на этот костяк наросло сала - литературщины!
Вот и еще одна громадная трудность в работе: угадывать литературщину.
Ведь это оборотень. Это вурдалак, который прикидывается хорошенькой