"Юрий Трифонов. Статьи" - читать интересную книгу автора

постреливали пограничники. Зачем-то я записывал все впечатления,
наблюдения, на звания деревьев и птиц, все разговоры, которые вел в Фирюзе
с моим товарищем, с садовником, женщинами, шоферами, официантом в чайхане.
Записывал без цели. Авось когда-нибудь пригодится. И пригодилось, через
четыре года. Повесть "Предварительные итоги" была совсем о другом: о
Москве, о людях, уставших от городской жизни.
Я смутно чувствовал, о чем мне хочется написать. Но никак не мог
приступить - _не начиналось_. Надо оттолкнуться от берега и прыгнуть в
воду, но берег был чересчур вязкий. Не хватало подробностей,
конкретностей. Твердая почва - это подробности. И вдруг пришли на помощь
фирюзинские записи четырехлетней давности, я оттолкнулся от этого берега и
поплыл.
Беглая, пустяковая запись в старой книжке, что-нибудь вроде: "Наши
рубашки усеяны черными точками. Тля садится на белое. Аннадурды говорит,
что зима была теплая, вся эта дрянь не вымерзла", - становится
необыкновенно нужной и нагружается смыслом.
Такую подробность не придумаешь за столом. Это можно только увидеть,
заметить, запомнить или записать. Нет ничего драгоценнее мельчайших,
гомеопатических подробностей. Поэтому так важны записные книжки, которых я
не веду.
Раньше я составлял планы. Намечал примерное содержание глав. Все
нарушалось очень скоро, чуть ли не со второй, третьей страницы. Главное
_сочинение_ происходит за столом, и оно подчиняется каким-то совсем иным
импульсам, чем те, что действуют при составлении планов. Зато
предварительное обдумывание - без записи - дает очень много. Чем больше и
дольше обомнешь, обкатаешь мысленно сюжет, тем благотворней для вещи.
Появляются объем, многозначность. Из того, что сочинил, самое удачное, на
мой взгляд, то, что долго вылеживалось.
Лучшее время для обдумывания - утро, самое раннее, еще как бы
спросонья. В первые секунды после пробуждения бывают пронзительные
догадки. Не знаю, в чем тут секрет: может, в эти мгновения полусна-полуяви
живут какие-то раскрепощенные, расторможенные представления, они
сталкиваются с трезвыми дневными мыслями и от столкновения происходит
вспышка-догадка. А может быть так: когда пишешь большую вещь, постепенно
так в нее погружаешься, что думаешь о ней постоянно, и ночью тоже. Не в
часы бессонницы, а именно - во сне. Так что утренние догадки есть как бы
осколки мыслей из сна.
Не берусь утверждать, как именно обстоит дело, но заметил определенно:
в эти короткие миги - едва продрал глаза, но еще не потянулся за тапочками
- придумалось немало полезного.
Работаю обыкновенно по утрам. Никогда - ночью и даже вечером. Вечером
не бывает ясной самооценки, можно иной раз с разгона и написать одну, две
страницы, но наутро эти _вечерние_ страницы почти всегда правишь жестоко,
а то и вовсе выбрасываешь. Так что если бывает после удачной утренней
работы нетерпеливое желание продолжить труд, развить успех (ведь написание
страницы или двух сверх дневной нормы есть успех), почти всегда
сдерживаешь зуд и заставляешь себя поставить точку. Очень хорошо, если
вечером томит желание работать, а ты не работаешь и ждешь утра. Можно быть
спокойным: это желание не исчезнет за ночь, наоборот, укрепится, дозреет
до состояния невыносимейшей, страстной жажды, когда не в силах дождаться