"Уильям Тревор. Рассказы" - читать интересную книгу автора

Матара; завела дешевую интрижку, ну и получила по заслугам. Жалеть ее не
хочется, а не жалеть трудно. С ее партнера-то теперь взятки гладки, умер, и
все, а кашу расхлебывать ей одной. "Нет в тебе ничего человеческого, -
говорила ему жена. - Разве ты способен на любовь? Или на сочувствие? Ни на
что ты не способен". Вот так и измывалась над ним, стоит в одной комбинации
и измывается.
- Ладно, как-нибудь управлюсь, - сказала миссис Матара и пошла к
дверям.
Он не двинулся. До чего же жена была нетерпелива там, в Сиене. Даже не
хотела посидеть на площади, понаблюдать за прохожими. По собору бродила как
сонная муха. Только и мечтала, как бы залезть снова в постель.
"Женоненавистник!" Сидит себе, сигарета в одной руке, стакан вина в другой.
Направляясь за миссис Матара в прихожую, Атридж мысленным взором увидел
жену умершего. Он представил ее такой, какой ее описала миссис Матара, - ни
о чем не догадывающейся, уверенной в любви и верности супруга. Возится в
саду, светловолосая, простенько одетая. Она родила ему детей, навела дома
уют, принимала его нудных коллег - и что теперь? Муж лежит холодный, во всей
своей похабной наготе, а ей суждено страдать. Нет, вранье, подумал Атридж,
совсем он не женоненавистник, и чушь, что он не способен на сочувствие.
Он снова ощутил холодок волнения. Это было сложное чувство, задевающее
одновременно и тело и душу. В голове опять глухо зазвучал собственный голос,
рассказывающий всю эту историю миссис Харкот-Иген и другим. Голос был тихий,
спокойный. Да, он поведает им о жалости, о сочувствии к худенькой
несимпатичной еврейке и к той, другой, совершенно незнакомой женщине. "Миг
прозрения, - объяснит он, - я просто не мог бросить их на произвол судьбы".
Он знал, что это правда. Его теперешнее волнение вызвано именно
сочувствием, состраданием. Такой уж у него сложный характер: нужна драма,
вроде драмы этой смерти, чтобы в нем проявилась душевная красота - такая же
реальная, как красота "Мадонны с деревцами" кисти Беллини. Не может же он
бросить этих женщин. Его бывшей жене с ее сигаретками и винцом не понять
этого и за тысячу лет. В спальне сиенской гостиницы она хотела от него
чего-то слишком элементарного, доступного любой мартышке.
Никогда еще Атридж не испытывал таких чувств, как сейчас. Несомненно,
это было самое необычное и, пожалуй, самое важное событие его жизни. Со
стороны, словно из зрительного зала, он увидел, как помогает миссис Матара
одеть голое, холодное тело. Будет достаточно одеть его и вынести из спальни.
"Мы втащили его в лифт и оставили там, - зазвучал в мозгу голос,
досказывающий историю. - "А какой смысл, - сказал я ей, - впутывать меня и
мою квартиру". Она согласилась. А что еще оставалось? Вот оно и вышло, что
ехал человек в лифте, а у него отказало сердце. Он, видимо, был
коммивояжером или чем-то в этом роде".
Прекрасная получилась история. Экстравагантная, яркая, почти
невероятная, как, впрочем, всякое настоящее искусство. Кто поверил бы в
реальность "Мадонны с деревцами", если бы не гений Беллини? События
"Волшебной флейты" тоже кажутся невероятными, пока нас не захватит и не
подчинит себе музыка Моцарта.
- В чем дело, мистер Атридж?
Он подошел к ней и, боясь, как бы его голос снова не сорвался на
визгливый шепоток, молча склонил голову, давая свое согласие помочь.