"Уильям Тревор. Рассказы" - читать интересную книгу автора

Что правда, то правда, признался Атридж без всякого раскаянья, только
слово "язвительный", по его мнению, подошло бы тут больше, чем "ядовитый".
Ничего не поделаешь, если он с беспощадной ясностью видит пороки окружающих
и не особенно интересуется их достоинствами.
Однако беспощаден он не только к другим: на свои недостатки он тоже не
закрывает глаза, собственные же достоинства кажутся ему скучнее скучного.
Он, к примеру, предупредителен и щедр с теми, кого выбрал в друзья, но иначе
и быть не может. Он во всем чистоплотен, но какая уж тут личная заслуга,
если это черта характера. Он следит за одеждой, он человек культурный -
любит Веласкеса, без ума от оперы, особенно от опер Вагнера. Тут, правда,
есть чем гордиться - хороший вкус он выпестовал в себе сам.
Атриджу стукнуло пятьдесят, у него были седые волосы, он носил очки в
изящной бесцветной оправе и, поскольку с возрастом лицо у него стало чуть
более полное и розовое, чем хотелось бы, старался худеть: такой порок, как
тщеславие, был ему явно не чужд.
Когда-то Атридж попробовал жениться. В 1952 году скончались его
родители, отец - в феврале, мать - в ноябре. Единственный ребенок в семье,
он всегда жил вместе с ними и, не вынеся одиночества после их смерти - так
ему, во всяком случае, тогда казалось, - год спустя женился на некоей Бернис
Голдер. Этот горемычный брак просуществовал всего три месяца. "Мерзкий
старый сухарь!" - заорала как-то жена во время медового месяца в Сиене, а
Атридж подлил масла в огонь, заметив, что пусть мерзкий, пусть сухарь,
ладно, но почему это старый? "Ты сроду не был молодым, - ответила она чуть
спокойнее. - С детства - старый сухарь". Ему хотелось объяснить ей, что все
это неправда, что просто у него сложный характер. Она и слушать не стала.
Теперь Атридж жил один, вполне безбедно существуя на доходы с акций,
доставшихся ему от родителей. У него была квартира на пятом этаже большого
дома, он сам себе готовил и гордился обедами, которые устраивал для
небольшого круга знакомых. Квартиру он отделал по своему вкусу. Теплые
кирпичные тона прихожей, голубой итальянский кафель в ванной, по-мужски
строгая спальня. Гостиная же, знал Атридж, давала представление о потаенных
качествах его души, том темном и таинственном, чего он и сам толком не знал
и о чем лишь мог догадываться. По вощеному дубовому паркету разбросаны
египетские коврики - алые, черные, коричневые. Пришлось долго экономить:
первый был куплен в 1959 году, и потом Атридж каждый раз ухитрялся
откладывать январские и февральские дивиденты Англоамериканской телеграфной
компании, пока год назад не приобрел последний.
Стены обиты бледно-голубой гессенской тканью - прекрасный фон для
четырех крошечных набросков Веласкеса, рисунка Тулуз-Лотрека, рисунка Дега и
двух этюдов углем школы Микеланджело. Рядом с софой - тумбочка, подлинный
шератон {Стиль мебели, отличающийся прямыми линиями и изяществом пропорций,
изобретен Томасом Шератоном (1751-1806).}, стол в стиле эпохи Регентства,
позолоченный, с мраморным верхом столешницы (от него Атридж уже почти решил
отделаться) и несколько стаффордширских статуэток. В интерьере комнаты
чувствовалась драма, отражавшая, как он считал, драматизм потаенных уголков
его души, скрытых сторон его сложного характера.
Однажды в конце ноября Атридж сидел в своей гостиной и холодно, резко
говорил в трубку кремового телефона:
- Я плохой помощник в беде.
Женщина на другом конце провода, миссис Матара, живущая в квартире над