"Мишель Турнье. Лесной царь (TXT)" - читать интересную книгу автора

располагалась в старинных строениях цисцерианского монастыря, основанного в
1152 и упраздненного в 1785. От средних веков осталась лишь
отреставрированная монастырская церковь, а сама школа в основном занимала
огромное здание,
построенное Жаном Обером в XVIII веке. Это немаловажное обстоятельство,
так как дух суровости и угнетения, царивший в школе, несомненно имел истоком
былое назначение и историю построек. Особенно остро он ощущался в довольно
заурядном здании, выстроенном не ранее XVII века, куда пансио-неры
допускались в свободное от занятий время - по утрам, до того, как приходили
экстерны, и по вечерам, после их ухода. Собственно, нам предоставлялась лишь
балюстрада, галерка, с которой только и оставалось, что любоваться
внутренним садиком; за ним прилежно ухаживал отец Нестора. Там произрастали
сикоморы, отбрасывавшие летом траурные тени, а посередке красовался
облупленный фонтан, давно обжитый папоротником. Глухие стены, замыкавшие это
пространство, делали его еще более угрюмым и словно бы душным.
В зеленой тюрьме, которую мы прозвали аквариумом, нам приходилось
томиться по два раза в день, от чего были избавлены лишь экстерны, которые
только и связывали нас с волей. Шумные игры, беготня были в аквариуме
настрого запрещены, да как-то и не появлялось желания. Но это суровое
правило давало возможность полутора сотням интернов, собранных на замкнутом
со всех сторон, узком пятачке наконец-то пообщаться, прогуливаясь
взад-вперед по тесному пространству, которое располагало к беседам еще
более, чем часовня, столовая и спальня. Нестор редко навещал аквариум - я
уже говорил, что ужинал он дома. Однако и там чувствовалось его незримое
присутствие, так как подручные Нестора, Шамдавуан и Лютинье, постоянно
передавали его поучения и распоряжения. К ним приходилось прислушиваться,
ибо, как правило, они относились к важнейшей сфере жизни Св.
Христофора -весьма гибкой системе наказаний и освобождения от оных, - в
каковой Нестор обладал необъяснимым всевластием.
Уж мне-то довелось испытать на собственной шкуре всю шкалу этих
наказаний, постоянно пробегая ее из конца в конец. Побывал я в "дисбате", то
есть среди приговоренных на различные сроки - от четверти часа до часа и
более - молча крутиться волчком во время прогулки в аквариуме. Бывал я и
"отверженным", которому вообще предписывалось молчание, если только к нему
не обращался учитель или надзиратель, и "монументом", обреченным питаться за
отдельным столиком, причем стоя. Но я был готов вытерпеть сколько угодно
подобных издевательств, только бы не услышать леденящий душу приказ:
"Тиффож, ad colaphum!"1, что сулило невероятную муку и унижение. Чтобы его
исполнить, приходилось прошмыгнуть пустынным коридором в прихожую кабинета
инспектора, прямо посередине которой, напротив двери в кабинет, была
установлена скамеечка для молитвы. Следовало преклонить на ней колени, затем
взять обычно лежащий неподалеку колокольчик и начать трезвонить. Сейчас я
понимаю, что коленопреклонение и звон колокольчика превращали данный вид
наказания в подобие сатанинской мессы. По крайней мере благочестием здесь уж
совсем не пахло. Противный трезвон, продолжавшийся от нескольких секунд до
часа, делал кару тем более изощренной. Наконец, из кабинета, свирепо шурша
сутаной и сжимая в левой руке "указ о помиловании", появлялся инспектор.
Отвесив правой приговоренному звонкую оплеуху, он совал ему записочку,
свидетельствующую об отбытии наказания, и тут же вновь исчезал в кабинете.
Правда, этих столь разнообразных мучений можно было избежать благодаря