"Федор Федорович Торнау. Воспоминания кавказского офицера " - читать интересную книгу автора

никакого значения у цебельдинцев и мог на них действовать только через
Гассан-бея, которого сестра была замужем за Хенкурусом Маршанием, одним из
цебельдинских князей. Оба они сошлись в этом деле, ненавидя в равной степени
Михаила, владетеля Абхазии, и имея в виду выслужиться за его счет перед
русским правительством и сделать ему чувствительную неприятность, уничтожив
окончательно его влияние на цебельдинцев. Между тем и Михаил принял
косвенное участие в этом деле, противясь, сколько было возможно, проискам
Дадиана и Гассан-бея совершенно отвлечь от него Цебельду. Как владетель, он
был прав, действуя в пользу своей власти, которая одна могла послужить к
сохранению в Абхазии чего-то похожего на гражданский порядок. Мы, русские,
не имели в ней тогда никакого нравственного значения и могли опираться на
одну только силу. Да и в цебельдинском деле он имел возможность более
способствовать нашим выгодам, чем его два соперника. Особое расположение к
Дадиану мингрельскому и какое-то бессознательное предубеждение против
Михаила не позволяли нам ясно видеть истинное положение дел. Из всех этих
противоположных интересов сплелась, как водится у горцев, непроницаемая сеть
самых хитрых интриг, в которой русские власти запутались наконец, ничего не
понимая. Я не имел самонадеянной мысли распутать эту сложную, хитро
связанную интригу; но находил весьма удобным воспользоваться ею для моей
собственной цели.
Подъехав к дому, я остановился и, не называя себя, послал узнать,
желает ли Гассан-бей видеть у себя проезжего. Это одна из выгодных сторон
кавказского гостеприимства. Чужого человека принимают, не спрашивая, кто он,
откуда и куда едет, пока он сам не сочтет необходимым объявить об этом,
иногда только одному хозяину, имея причины скрыть свое имя и свои дела от
посторонних людей. Пока обо мне докладывали, прошло хороших полчаса. В это
время рассматривали из дому меня и моих конвойных с большим вниманием.
Беспрестанно показывались у бойниц разные лица, вглядывались в меня очень
пристально и потом исчезали. Наконец калитка отворилась, и Гассан-бей вышел
ко мне навстречу, имея за собой несколько абхазцев с ружьями в руках. Я
увидал в нем плотного человека, небольшого роста, одетого в богатую
черкеску, с высокою турецкою чалмой на голове, вооруженного двум длинными
пистолетами в серебряной оправе; один из них он держал в руке готовый для
выстрела. Кто только знавал Гассан-бея, не помнит его без этих пистолетов,
спасавших его раза два от смерти и из которых оно стрелял почти без промаха.
Оставив лошадь, я подошел к нему с просьбою дозволить мне назвать себя и
объясниться во всем, когда мы будем наедине. Гассан-бей молча ввел меня в
комнату, усадил на низком диване против себя, потребовал кофею и чубук, как
следовало по турецкому обыкновению, и выслал прислугу. Я назвал себя, сказал
о моем назначении состоять при войсках и о причине, побудившей меня одеться
по-черкесски; имея, прибавил я, поручение изучить цебельдинское дело, что
требовало от меня беспрестанных поездок по Абхазии, я счел благоразумным не
обращать на себя внимание народа. Моя откровенность до того понравилась
Гассан-бею, что мы через полчаса сделались совершенными друзьями и поверяли
друг другу свои самые сокровенные мысли, - разумеется, не тер должной
осторожности. Он не только согласился со мною, по крайней мере на словах, во
всем, что я говорил насчет сильно интересовавших его абхазских и
цебельдинских дел, и похвалил мое намерение под черкесскою одеждой остаться
для народа неизвестным лицом, но снабдил меня, сверх того, множеством весьма
основательных советов, касавшихся моей личной безопасности. После