"Александр Торик. Флавиан ("Воцерковление" #2) " - читать интересную книгу автора

господин может быть добрее Господа Бога, который Сам есть - Любовь и
Доброта! Значит нет, и не может быть большего счастья и блаженства, чем
взять на себя благое иго Христово и пребывать в добровольном рабстве Его
Божественной Любви! И, путь к этому блаженству ясно указан Господом -
научитесь от Меня: так как Я кроток и смирен сердцем! Именно в кротком и
смиренном сердце только и может пребывать всепоглощающая Божественная
любовь. И, если ты не принимаешь на себя это святое иго Божественной Любви,
то всё равно становишься рабом, рабом собственных желаний и страстей, рабом
греха и смерти, рабом противника Божьего - дьявола.
- Лёшенька! Пойдёмте помазываться! Задумался, миленький - Клавдия
Ивановна осторожно тянула меня за рукав - иди вперёд, голубчик, мужчинам
первыми помазываться положено!
Я огляделся. Флавиан уже стоял посередине храма около иконы
преподобного Сергия. Все прихожане степенно, по очереди, подходили к
украшенному цветами образу Радонежского Чудотворца, и дважды кланялись перед
иконой, каждый раз перед поклоном осенив себя крестным знамением. Затем
благоговейно целовали святое изображение и, осенив себя крестом, кланялись в
третий раз. После лобызания святыни, молящиеся подходили к стоящему сбоку от
иконы Флавиану, который неторопливо погружал кисточку с красивой резной
рукояткой в небольшой золочёный сосуд на маленьком подносике, подставляемом
ему стоящим по правую рук от Флавиана Серёженькой, и помазывал благоухающим
елеем чело подходящего. Пока шли одни мужчины, женщины сторонились пропуская
их. Влекомый Клавдией Ивановной, я стал в конец мужской очереди, и
внимательно приглядывался как подходят к помазанию более опытные прихожане.
Когда очередь дошла до меня, я, как мне кажется, вполне прилично приложился
к образу, совершив при этом положенные поклоны, и сложив, подобно остальным,
руки на груди, стал пред Флавианом. Он, добродушно улыбнувшись, широким
размашистым крестом помазал меня сперва от верхней части лба до кончика
носа, затем, справа налево от виска до виска, проговорив при этом:
- Преподобне отче Сергие, моли Бога о нас!
После меня к помазанию пошли женщины.
На клиросе что-то читали, но я, несколько ослабив внимание, не
вслушивался в слова читаемых молитв. Отойдя в свой уголок, я присел на
лавочку и прислонился спиной к прохладной стене храма.
- Лёшенька, миленький, что ж вы к запивочке-то не подошли? Ну, ничего,
ничего, понятно - не знали! Кушайте, вот я вам хлебушка литийного принесла,
кушайте! Вы устали с непривычки, я сичас сама вам за ковшичком схожу!
И, быстро сунув мне в руку влажный, смоченный красным вином кусочек
белого хлеба, она, с невероятной для своей массы скоростью, юркнула за угол.
Я положил этот, благоухающий пряным ароматом неизвестного мне вина,
кусочек хлеба в рот, не торопясь разжевал его, и, уже глотая, подумал: - А,
ведь, Ирке моей в больнице, никто поди вот так заботливо не принесёт
хлебушка, не назовёт миленькой, не приласкает словом и взглядом... К глазам,
почему-то подступили слёзы. - Тьфу! Неврастеником стать решил, Алёша? Что-то
тебя не тянуло прослезиться, когда ты жене изменял да издевался над ней,
урод! Раньше надо было переживать, что ты сейчас-то можешь сделать? И,
правда... что я сейчас могу для неё сделать?
- Держите, Лёшенька, запивочку, пейте во славу Божию!
Я принял из руки Клавдии Ивановны горячий металлический ковшик, объёмом
чуть меньше чайной чашки, наполненный разведённым в горячей воде вином,