"Александр Торик. Флавиан ("Воцерковление" #2) " - читать интересную книгу автора

лукавого - и душу и тело погубить!
- А, вот скажи, отец Флавиан, а через что же эти Клава да Нюра
"подставились"? Помнишь, ты мне говорил, что просто так бес власти над
человеком не получает, человек сам подставиться должен?
- "Подставились" они, как ты говоришь Алёша, через уныние. Страшное
состояние души. В этом состоянии, душа человека полностью изолирована от
Бога и лишена Его благодатной защиты. Следующим за унынием состоянием души
является - отчаяние, тоска и нестерпимое желание, любым способом, прекратить
эту муку, в которую уныние превратило жизнь человека. Абсолютное
боль-шинство самоубийств происходит именно в этом состоянии души.
- Так вот, и Клава и Нюра, как, к сожалению и многие солдатские вдовы,
не имеющие правильного - православного - душевного устроения, попались в
сети уныния и были доведены бесами до погибели. Кстати, я читал материалы
исследования профессора Богуславского, известного специалиста в области
психиатрии, который провёл исследования более двухсот случаев, подобных
тому, что произошли с Клавой и Нюрой. Оказывается, явления "убитых мужей"
вдовам, "зациклившимся" на своём горе, были нередким явлением в период с
1945 и, даже до 1956 года. Матералы эти были изданы малым тиражом и под
грифом ДСП (для служебного пользования). Доступны они стали только при
начавшейся "перестройке".
- Батюшка! Благословите домой, ещё раз простите... - Марфа Андреевна
встала перед отцом Флавианом со смиренно сложенными сухими ладошками.
- Благословен грядый во имя Господне, иди с миром, вот Алексей тебя
проводит, ему рядом с тобой, к Семёну. Ну, с Богом, Алексей! Отдыхай до
завтра!
На пути от Марфиной избушки до Семёнова чердака я часто крестился.

ГЛАВА 6. ПАСТЫРЬ ДОБРЫЙ

Спать у меня не получилось. Едва задремав на пахучем сенном ложе, я
вдруг проснулся. Сна - ни водном глазу, зато мысли - что цветное кино! И всё
яркие такие, отчётливые...
Сперва Ирка вдруг вспомнилась, как мы сней познакомились в сквере за
институтом - стоит, плачет - зачётку потеряла с пятёрками, сама - хрупкая
такая, с косой цвета свежеструганной липы, в береточке синенькой, мягкой
такой, и тушь по щекам размазывает...
Прямо будто плачь её слышу, горький, сиротливый. Даже как-то сердце у
меня вдруг заныло - как она там - в этой больнице?
Стряхнул головой видение, а тут новое - машина моя вскрытая с сиденьями
вспоротыми, и панель приборов оплавленная - даже дёрнулся - может закрыть
сходить? Потом плюнул - ну, коли опять ограбят - так туда и дорога, больно
уж я над всем этим железным барахлом за свою жизнь натрясся. Господи! Прости
меня крохобора! Детство вдруг вспомнилось, как у тётки в Челюскинской по
приканальному шоссе на велике гонял, "Орлёнке" с красными шинами, шоссе
закрытое, машин нету и - летишь обдуваемый летним упругим ветерком - кем
только себя не представляя (в основном Гойко Митичем из фильмов про
Чингачгука). А в лесу, рядом, белки ручные - постучишь орешками друг об
друга, позовшь "Чока-чока!" - спустится вниз головой по сосне и с ладошки
орешек возьмёт, деликатно так... Господи! Как же я счастлив был в то время!
Тут вдруг Ирка опять перед глазами - было же и нам с ней хорошо когда-то...