"Алексей Николаевич Толстой. Собрание сочинений в десяти томах. Том 10. Публицистика" - читать интересную книгу автора

Я чувствую, как Россия уже преодолела смерть. Действительно - смертию
смерть поправ. Если есть в истории Разум, а я верю, что он есть, то все
происшедшее в России совершено для спасения мира от безумия сознания смерти.
Я понимаю так: - смерть - такая же безусловность, как звездное небо над
головой. Так я и должен ее принять, - как безусловность. Но расширенными
зрачками, отдав все силы души, глядеть в эту непостигаемую безусловность, -
это болезнь. Европа, вообще не привыкшая к безднам, до сих пор не может
отвести глаз, душа ее угнетена и мрачна.
Разумеется, все это лишь самые общие очертания, скорее - таково
впечатление от Запада, когда поживешь в его городах. Но, может быть, это
самая правда и есть: уныние опустошенных душ.
На этом печальном фоне искусство (туземное) чахнет и тускнеет. У
русского искусства мало соперников. К нему тянутся, как к источнику живой
воды. Сопротивления еще много, еще бы. Но покоряющая сила его поразительна.
Его влияние выступает все яснее, об этом говорят все громче, правда - пока
еще с оттенком изумления: - ведь все же мы - варвары, мы еще не новые Афины
второго Рима. В Германии, в особенности, сильно влияние Достоевского. Его
здесь чтут, может быть, больше, чем у нас.
Разумеется, успеху русского искусства помогает страшный ущерб искусства
европейского: дорога свободна. Но есть и особая причина. Это уж из моих
соображений. Я думаю, что русское искусство особенного типа, и тип этот
теперь чем дальше, тем в более чистом виде будет проявляться. Его основа,
его зерно - внутри полое. Например, зерно (романского искусства) в разрезе
ровное, однообразное, очевидное. Русское - со свищем. Это ни хорошо и ни
плохо, и думаю, что теперь только полое семя даст колос. С этой самой
полости немцы и сходят с ума у Достоевского.
Искусство романское на закате. На закате и рационально-правовая мораль,
и римское понимание государственности: людям в ней тесно. Жизнь стала
обширнее и глубже романского сознания. Вот тут-то и нужна живая вода,
которую, как Вам известно, приносит ворон в клюве. Все это давно уже
сказано, но я воспринимаю это всей кожей, как воздух...

ПИСЬМО А. СОБОЛЮ

12 июня 1922
Милый Андрей, рукописей твоих я до сих пор еще не получил. Как получу,
тотчас извещу тебя о том, куда и на каких условиях думаю их продать.
Теперь о моем письме в "Накануне". Видишь ли, Андрей: когда-нибудь
настанет век, когда мы будем жить в прекрасных городах, общаться с
прекрасными людьми, с природой, со звездами, писать прекрасные рассказы.
Очень хорошо. Но раньше, чем дожить до этого века, нужно перестать быть
парием, презренной сволочью, каковыми мы, русские, являлись до сей поры в
этом мире. Но перестать быть сволочью можно только почувствовав себя
частицей единого, огромного, сильного и творящего добро. Таковое есть
Отечество. Вот тут-то и начинается трагедия, в особенности с последним, т.
е. с творящим добро.
Мое Отечество пережило страшнейшую из революций, известных в истории.
Могу я принять Отечество без революции? Могу я женщину, родившую дюжину
детей, уверять в том, что она - девственница?
Но ведь этим занимается одна часть нашей эмиграции: - дети не твои,