"Алексей Николаевич Толстой. Собрание сочинений в десяти томах. Том 10. Публицистика" - читать интересную книгу автора

король, или что-нибудь иное? Я уверен только в одном, что форма
государственной власти в России должна теперь, после четырех лет
революции, - вырасти из земли, из самого корня, создаться путем
эмпирическим, опытным, - и в этом, в опытном выборе и должны сказаться и
народная мудрость, и чаяния народа. Но снова начать с прикладывания к
русским зияющим ранам абстрактной, выношенной в кабинетах идеи, невозможно.
Слишком много было крови, и опыта, и вивисекции.

[ИЗ ПИСЬМА]

...Вы доставили мне большую радость Вашим письмом. Первое и главное это
то, что у вас, живущих в России, нет зла на нас, бежавших. Очень важно и
радостно, что мы снова становимся одной семьей. Важно потому, что, как мне
кажется, - никогда еще на свете не было так нужно искусство, как в наши дни:
в нем залог спасения. Радостно потому, что эмиграции - пора домой.
Эмиграция, разумеется, уверяла себя и других, что эмиграция высококультурная
вещь, сохранение культуры, неугашение священного огня. Но это так
говорилось, а в эмиграции была собачья тоска: - как ни задирались, все же
жили из милости, в людях, и думалось, - быть может, вернемся домой, и там
примут неласково: - без вас обходились, без вас и обойдемся. Эта тоска и это
бездомное чувство вам, очевидно, незнакомы. Признаваться в этом тяжело, но
нужно. На чужбине мы ели горький хлеб. В особенности когда остыло безумие
гражданской войны, когда глаза понемногу стали видеть вещи жизни, а не
призраки, - началась эта бесприютная тоска. Много людей наложило на себя
руки. Не знаю - чувствуете ли вы с такой пронзительной остротой, что такое
родина, свое солнце над крышей? Должно быть, мы еще очень первобытны, или в
нас еще очень много растительного, - и это хорошо, без этого мы были бы
просто аллегориями. Пускай наша крыша убогая, но под ней мы живы.
Вот чему мы научились в эмиграции. Большему вряд ли чему по-настоящему
мы научились на Западе. Европа не живет, а зализывает раны, рычит и скалится
на старые обиды, над шелудивым телом вьются, липнут трупные мухи, -
неистовая сволочь, паразиты. Лишь в Германии можно поучиться труду и
мужеству. А на запад от Рейна, пожалуй, что и этого нет, - то есть мужества
и труда. Деревня пустеет, работать не желают. Города переполнены. В городах
скука, одурь и безразличие, пьянство. Это современность, конечно.
Старая культура прекрасна, но это мавзолей: романский, пышный,
печальный мавзолей на великом закате, а у подножия - уличная толпа, не
помнящая родства, с отшибленной за годы войны памятью, с вылущенной
совестью. Культурные, умные французы, - а если француз умен и культурен, то
это человеческий образец, - очень понимают это и брезгуют своей республикой.
Как это ни странно, но французская высшая интеллигенция в 19 и 20 годах была
в большинстве большевиствующей, она с какой-то спокойной печалью готовилась
к европейской, в особенности французской революции. Но эта чаша миновала.
К чему это все приведет? Должно быть, все же силы жизни возьмут верх,
душевно опустошенное поколение будет сменено более здоровым. Но в жизни
Европы решающую роль должна сыграть Россия. Оттуда, из России, должно подуть
спасительным забвением смерти. Вы помните очень давнишнее настроение А. А.
Блока, когда он сидел дома с выключенным телефоном, - у него было
безнадежное уныние бессмыслицы, в каждом лице он видел очертание черепа. Вот
так же и в Европе: - заперта дверь и выключен телефон с жизнью.