"Алексей Николаевич Толстой. День Петра" - читать интересную книгу автора

- Вась, Вась, поправее, в уголышке там склянка. Из темноты вышел
круглолицый, с женственным ртом, кудрявый парень, бережно неся
четырехгранную склянку с водкой. Вдвоем они запрокинули голову висящему,
покопошились и отошли. Варлаам застонал негромко, почмокал, затем закрутил
головой... И на
Петра опять, как и давеча, уставились черные глаза его, блестевшие
сквозь пряди волос. Толстой вслух стал читать запись дознания. Вдруг
Варлаам проговорил слабым, но ясным голосом:
- Бейте и мучайте меня, за господа нашего Иисуса Христа готов отвечать
перед мучителями...
- Ну, ну, - цыкнул было Ушаков, но Петр схватил его за руку и
перегнулся на столе, вслушиваясь.
- Отвечаю за весь народ православный. Царь, и лютей тебя цари были, не
убоюсь лютости! - с передышками, как читая трудную книгу, продолжал
Варлаам. - Тело мое возьмешь, а я уйду от тебя, царь. На лапах на четырех
заставишь ходить, в рот мне удила вложишь и язык мой отнимешь, и землю мою
не моей землей назовешь, а я уйду от тебя. Высоко сидишь, и корона твоя -
как солнце, - и не прельстишь. Я знаю тебя. Век твой недолгий. Корону твою
сорву, и вся прелесть твоя объявится дымом смрадным.
Петр проговорил, разлепив губы:
- Товарищей, товарищей назови.
- Нет у меня товарищей, ни подсобников, токмо вся Расея товарищи мои.
Страшно перекосило рот у царя, запрыгала щека, и голову пригнуло; с
шумным дыханием, стиснув зубы, он сдерживал и поборол судорогу. Ушаков и
Толстой не шевелились в креслах. Палач всей силой навалился на бреЕно, и
Варлаам закинул голову. Слышно было, как трещали свечи. Петр поднялся,
наконец, подошел к висящему и долго стоял перед ним, точно в раздумье.
- Варлаам! - проговорил он, и все вздрогнули. Парень с женским ртом,
вытянув шею, глядел из-за столба нежными голубыми глазами на царя.
- Варлаам! - повторил Петр.
Висящий не шевелился. Царь положил ладонь ему на грудь у сердца.
- Снять, - сказал он, - ввернуть руки. На завтра приготовить спицы.
У светлейшего в только что отделанной приемной зале, с еще волглыми
стенами, высокими, невиданными окнами, при свете двухсот свечей, танцевали
грос-фатер. Четыре музыканта - скрипка, флейта, фанфары и контрбас - дудели
и пилили, обливаясь потом.
Боярыни и боярышни, хотя и в немецких, но по-русскому тяжелых - до
пуда весом - платьях, без украшений, - драгоценности в то время были
запрещены, - но нарумяненные, как яблоки, и с густо насурмленны-ми в одну
линию черными бровями, неловко держась за своих кавалеров, скакали и высоко
подпрыгивали по вощеному полу, в общем кругу танцующих.
Посредине круга стоял герой мод и кутежей - Франц Лефорт, дебошан
французский. Бритое, тонкое лицо его с пьяными глазами было обрамлено
огромным рыжим париком; букли его доходили почти до пояса. Золотой кафтан
горой поднимался на бедрах. Помахивая рукой, с падающими из-за обшлага
кружевами, он напевал в такт, топал красным башмачком.
Мимо него проносились, подпрыгивая, и перепуганный, потный прапорщик
гвардии, с дворянскими мяса-ми, натуго перетянутыми суконным сюртуком, и
долговязый, презрительный остзеец, с рыбыш взором, впалой грудью и в
огромных ботфортах, и пьяный с утра, наглый государев денщик, и боярин