"Василий Тихов (Константин Э.Шумов). Смерть Федюни" - читать интересную книгу автора

избе. Зачем закрывают тряпкой зеркала в доме, где несчастье? Чтоб не
отверзлись мёртвые очи, мелькнув в пространстве между рамками? Чтоб не
запомнилась последняя дорога? Чтоб не увидеть свои искажённые лица? Зачем?
И часы - они не шли, а били, отмеряя путь от одной чёрточки до другой.
Впрочем, и видно-то их не было. Были они прикрыты обрывком тюлевой
занавеси, чтоб не смутить стеклянным бликом провожатых, чтоб не мелькнула,
не дай Бог, домовина, обтянутая по новому обряду.
И встал молчащий Федюня в дверном пространстве, замер, сцепив руки с
платочком под подбородком. И только поняв, что встал он не там, что оторопь
взяла сидящих у гроба, сошёл с порога, молча же протягивая платок. Пауза
затянулась, и старик решился.
- Мир вам, люди. Возьмите, вот... Платочек. Забыл я, виноват. Не
простится там. Пусть уж Валенька старухе моей передаст.
Молчанием был ответ. Только сдвинулись брови и исказило немым рыданием
рты. Шорохом прошло по избе: "Проклятый..." И молодой, с сильными руками,
тычками выставил Федюню в сени. Несло от него вчерашней брагой и сытным
запахом протёртого с солью и снятой сметаной лука.
- Ты-ы... Гад... Совсем из ума выжил, старик! Нет нам до твоих забот
дела. Проваливай, пока не унесли! Сволочь!
- Пошто сволочишь меня, парень? В чём виновен я?
- Будто не знаешь, кикимор болотный! Старуха твоя блядская! У неё
спроси на том свете. Тебе уж недолго осталось. А то, гляди, и я помогу.
Ускорю, так сказать, встречу.
- Померла уж Татьяна, знаешь ведь. Вот платочек забыл в гроб сложить.
Может, с вашей передать? Просит ведь она, покою не дает ночами. Будьте
милостивы, сжальтесь над стариком.
- Померла, говоришь? Туда и дорога. А Валюху, Валюху-то кто под лесину
подвёл? Не она ли, ведьма старая? Валентина всё перед смертью рассказала. И
как в лесу блудила. И как Татьяна её не пускала. И как шурнула её под ёлку
эту проклятущую. Проваливай, провалива! А то возьму грех на душу!
- Да как же это, милый? Уважьте старика, а то худо мне будет, ой, как
худо.
- Мне ли тебя учить, старый? Сам, поди знаешь, что от тебя люди ждут.
Вот скажи мне, долго твоя Татьяна ещё пакостить будет? И при жизни-то от
неё столько бед было. Или забыл? Или не знаешь, к кому змей летал?
- Что ж мне, так и сотворить, как требуется? Грех ведь на душу. Сам
посуди.
- Нет в том греха. А платочек, и его заодно сложишь, куда следует.
Людям спасение будет и тебе. Иди, старик, не буди во мне злое.
И было так. Пошёл Федюня той же дорогой, мимо собак и куриц, мимо
прямых острых лучей. Шёл и думал, как несправедливо всё кругом, муторно и
похабно. То, что должен свершить, жгло душу и тревожило руки. Много работы
переделали они на своём веку, а к такой подступаться было впервые, потому и
сотрясала их пульсирующая дрожь, будто немощные они совсем, и даже малый
толчок крови заставляет делать судорожные движения. Так и шёл Федюня,
прислушиваясь к своим ладоням, набухающим в ожидании работы и мозолей,
успевших сойти за последние бесцельные десятки и сотни дней. Улица молчала
в напряжённом ожидании. И казалось старику, что за каждым окном, за каждой
дверью считают и пересчитывают медлительные шаги, ведущие прямо к дому, к
топору и осине, а затем дальше - на старый могильник, где предстояло