"Людвиг Тик. Достопамятное жизнеописание Его Величества Абрагама Тонелли" - читать интересную книгу автора

искусстве, которому предался, и потому не мог довольно надивиться своей
сноровке.
В уединении отведал травы и колючек, которые там росли, и нашел, что
они на вкус превосходны. С таким корешком в кармане мне были нипочем все
будущие пустыни и всякий голод. Это было все равно, что хороший пенсион или
академическое кресло.
Оттого и случилось, что более часа я не испытывал никакой охоты снова
стать порядочным человеком. "Есть ли что прекраснее на свете, чем наесться
до отвалу? - говорил я мысленно самому себе, - чего ради, Тонерль, тебя так
и подмывает задирать нос? Неужто не можешь ты хоть раз удовольствоваться
своим положением?" - и все жрал и жрал отменные колючки.

17

Как сказано, я никак не мог расстаться с обретенным счастьем. Наконец,
приневолил себя, понюхал корешок и снова сделался человеком. Но когда я
снова стал человеком, то все колючки, которые я поедал с таким аппетитом,
вонзились мне в кишки. Произошло оттого, что я прежде еще никогда этого не
испытывал, ибо на всякое дело надобно уменье.
Так как колики не прекращались, то я сказал: "Тонерль, ну, не сущий ли
ты олух? Куда подевались твой ум и твоя острота? Стал для виду и шутки ради
ослом, и давай жрать до чрезвычайности всамделишние колючки! Да разве можно
жрать что ни попало? Ужели ты не можешь созерцать красоты природы
бескорыстными очами? Это ли то самое счастье, за которым ты гнался всю
жизнь, - стать ослом! В том ли все волшебство?".
Устыдился себя самого; и, чтобы рассеяться и оправиться, в миг
обратился в кошку и помчался домой, но поостерегся ловить мышей, ежели они
попадутся на дороге. Хотя, по правде, меня разбирало сильное желание.

18

С тех пор изо дня в день упражнялся в том, что представлял самолично
различных зверей согласно жизни и правде, в чем достиг поразительного
совершенства; однако должен признать, что лучше всего давались мне
четвероногие, посему был в недоумении: крылась ли причина в корешке или во
мне самом. Когда я хотел на скорую руку превратиться, то это обыкновенно
оказывалась мышь или другое какое домашнее животное, зато мне всегда надо
было немного собраться с мыслями, когда желал сделаться орлом или львом,
словом, каким-нибудь хищником.
Однажды господин послал меня по делам, а я по причине проклятого
пьянства в тот день опоздал. С невинною душою прихожу домой и на глазах у
моего господина превращаюсь в собачонку, чтобы доставить ему невиннейшее
удовольствие. Барон, разгневанный моей отлучкой, обратился в свирепого
элефанта[2] и принялся так бушевать и неистовствовать, что все пошло
ходуном; да как зачал бить меня хоботом и бросать об стену, так что я даже
подумал, не началось ли тем часом светопреставление. Принял немедленное
решение и убежал совсем из дому.

19