"Джим Томпсон. Сейчас и на земле" - читать интересную книгу автора

слопает тебя.
Шеннон смотрит на темный дом, и колени у нее чуть задрожали. Потом,
вздернув головку, она вскарабкивается по ступенькам и открывает дверь. Ее
не было минут пятнадцать, и я отправился посмотреть; она сидит на своем
стульчаке с искривленной беззубой рожицей. Видит Бог, ей было надо, это за
версту видно.
- Чтоб кусавки подохли от вони, - говорит, - чтоб все они сдохли.
Всегда на страже, всегда в борьбе...
Ей еще трех не было, когда мы сняли домик около парка. Как-то я шел с
ней и Джо туда, а навстречу старик. Джо так и приникла ко мне.
- Этот дядя, - шепчет, - он сказал, что отрежет мне уши.
- Да он шутил, - смеюсь я. - Ты не боишься, а, Шеннон?
- У-у, - отвечает Шеннон, - щас я ему врежу.
У нее с собой была огромная тряпичная кукла с фарфоровой головой. Я и
охнуть не успел, как она вскидывает эту куклищу на плечико и что есть
силы - бац! - этому типу под дых. Чуть не убила его, без всяких
преувеличений.
Стращать ее полицейским - дело пустое. Уже то, что мы ей толковали,
будто они могут забрать ее за дурные поступки, только убеждало ее, что они
уязвимы. Дело дошло до того, что ее опасно было брать с собой в город. При
одном виде полицейского она вся ощетинивалась, сжимала кулачки и
оскаливалась, готовая кусаться и царапаться. Ей и двух с половиной не было,
а бед наделать она могла немало. Нас неоднократно предупреждали официально,
что, если мы не приструним ее, дело может принять серьезный оборот. Но ей
хоть бы хны, запугать ее было невозможно. В своем одиноком, безлюбом мире
она научилась изживать ужас отверженности, а ничего страшнее этого она не
знала. Мы, конечно, пытались, мы делали все, что в наших силах, чтоб как-то
скрасить ей существование.
Вспоминая о ней, мы покупали ей время от времени какую-нибудь
безделушку или что-нибудь из одежды, что надо было бы купить Джо. Но с
появлением Мака, с его квадратными плечиками, вспоминать о ней становилось
все труднее. А Шеннон выкидывала иногда такое, что мы не могли даже
осмыслить. Так раз она постирала покрывало Роберты в туалете. Или как вчера
вечером, когда она предложила мне десять центов - "чтоб я купил себе
виски". (Спасибо, я не выдрал ее за это.)
Когда шум и гам стихал и все успокаивалось, Роберта, бывало, спросит:
"Но почему ты сначала не спросила маму и папу?" А Шеннон, не зная, как
перевести на человеческий язык шепот своих инстинктов, не зная, как
объяснить, что она нас не спрашивала потому, что не уверена, что мы
что-нибудь понимаем, стояла с отсутствующим видом и молчала, глядя на нас
хмуро или свирепо, с негодованием, изумлением или страданием, но
непобежденная; готовая биться до последнего удара своего сердечка.


* * *

В этот вечер она не притронулась к еде. Она твердила, что устала, и
все просила, чтоб я держал ее на руках. Температуры вроде у нее не было, но
время от времени она начинала жаловаться, что ей жарко. Вот я и взял ее на
руки - она была почти невесома - и вышел с ней прогуляться на свежем