"Александр Михайлович Терехов. Дурачок ("Огонек" N 47, 1989)" - читать интересную книгу автора

давала! Дырка она!". Шипа дергается, хрипит. Дня два он со мной не
разговаривал, а потом надоело парашу мыть, стал подлизываться. А тут
главврач на обходе говорит:
болячки поджили, надо Шаповалову прогревания. Шипе враз курс на пять
дней прописали. Он сразу к главному бросился: может, без этого как-нибудь?
А главному по фигу: "Клыгин,-говорит,-проследи!" Шипа сник. Все говорил:
мне мать должна три рубля прислать, я тебе пайку хорошую куплю. Все в роту
звонил: пришло письмо или нет? А потом вообще мне свою "парадку"
предложил: возьми, говорит, из дружбы. Я, говорит, скажу старшине, что
потерял. Я смеюсь: вычитать же будут! Он подумал: маме напишу, она поймет,
насобирает. Как демобилизуюсь, отработаю, отдам. Нужна мне его "парадка"!
Он вон какой хилый, разве мне налезет! Короче, встряхнул его за шиворот и
толкую: чмо на лыжах, если не полетишь на процедуры, я Алке скажу, что ты
в нее... По уши. Вопросы? Утих он сразу. Утром из роты прихожу в шесть
часов, он уже в кровати сидит, не спит. Все утро молчал. После пайки я его
и повел. Смотрю, он идет, как будто шило в заду, аж скулы выперли.
Я, значит, его завел, Аллочке бумаги, его - в кабинку. Лег он на живот.
Спускай, говорю, кальсоны, показывай хозяйство! Он, знаешь, так нехотя,
через силу будто, спустил. Я хлопнул его по ляжке. Вот, говорю, наш
пятнистый леопард! Аллочка свет поставила, носик сморщила, говорит:
Сережа, не уходи, своего пациента сам обслужи, пожалуйста. Шипа все десять
минут тихо, как мышка, пролежал, потом сразу к главному. Тот его выписал.
Я уж думал, стуканул, но все тихо. Ну что, бум спать? Бум! Бум! Бум.
Я перед тем, как заснуть, светло подумал, что когда-нибудь стану
"дедом", буду ходить расстегнутым, в кожаном ремне и сапогах гармошкой.
Буду "дедом"
авторитетным и научусь важно говорить "салабонам", которые станут
бояться меня, называть за глаза "зверь": "Ты что, опух? Службы не понял,
"Душа" дрянная? Бегом в туалет, через пять минут прихожу, гляжу в
умывальник и вижу там свое отражение!" И кулаком по грудине. Чтобы синяков
не оставалось.
Еще дней триста. И я стану "дедом". Хозяином жизни.
Утром шел на электрофорез. Мрачный был день. То ли спал плохо, то ли
зима скупо дает свет. И медленно время идет.
- Очки! Очки, блин...- "Шнурок" из нашей роты Давыдчик аккуратно манил
меня пальцем.
Я подошел, чуть не захлебнувшись омерзением и тоской, безысходностью.
- Что мы тут делаем? Забил на службу болт? Сачкуем?
Я смотрел на кончики больничных тапок, опустив руки вдоль тела.
- Что, молчим, милый?
- Не-ет,-язык еле отлип,-у меня пневмония.
- Что у тебя? - скривил морду Давыдчик.
- Воспаление легких. Пневмония.
- Что, умный, что ли, до хрена? Да?
- Нет.
- Как служба? А?
- Как у курицы.
- Почему это "как у курицы"?
- Где поймают, там и...
- Так... День прошел...