"Александр Михайлович Терехов. Дурачок ("Огонек" N 47, 1989)" - читать интересную книгу автора

- Слава богу, не убили-завтра снова на работу.
- Громче.
- Слава богу...
- Так-то. Выздоравливай скорей. Мы тебя в роте очень ждем. Туалеты мыть
некому.
Я почти радостно улыбнулся. Хлебом не корми-дай туалет помыть. Но
понравиться не удалось.
- Чего оскалился, чама? Скажи, я чама.
- Я чама.
Завтра работу тебе принесу, будешь мне альбомчик делать.
Ясно?
Да.
Иди. Мало тебя били. Но ничего. Еще исправимся.
И все-таки ко мне приедет папа. Когда я был маленьким, он качал меня на
коленях, а теперь он пожилой и иногда плачет, когда ко мне приезжает, но
старается, чтобы я этого не видел. Я тоже плачу, а он это видит.
Дома он начальник. У него много подчиненных. Но теперь ему стало трудно
работать. Потому что он часто ездит ко мне.
Он привезет мне варенье. Вишневое. Я люблю грызть косточки.
- Здравия желаю.
- Здрасти...
- Мне сюда?
И еще колбасы И пирог яблочный в целлофановом кульке. И денег. Я ему
говорю: не привози денег. А он привозит: может, что купишь себе. А их все
равно занимают.
Но я ему не говорю. Вру, что много себе покупаю.
И котлеты привезет, и печенку. Он всегда много привозит. Я страшно
объедаюсь. Он тоже иногда ест со мной. Все-таки с дороги, проголодался. Но
мало ест. Будто стесняется.
Папа сказал, что я возмужал.
- Ложись, что сидишь?
Папа, я не возмужал, я постарел.
- Ваш плешивый что не приходит?
А старики-это тоже дети, только дурные, слабые, дурачки..
- Я говорю: что плешивый ваш не приходит? Выписался, что ли?
- Он не плешивый,-сказал я про себя. Потом подумал, приподнялся на
локте и повторил:-Он не плешивый,-себе под нос. А пластинки даже не
слетели с груди-я чуть-чуть привстал. И видел ее спину.
- Он не плешивый,- громко сказал я.
- Что? - спросила она, что-то записывая.
Я сел. Пластинки слетели на пол. Огляделся: куда бы дать выход
звенящей, зудящей дрожи рук и души? Толкнул цветочный горшок. Он качнулся
и устоял. Лежак был теплый, хотелось лечь снова.
- Он не плешивый! - крикнул я и толкнул горшок изо всех сил. Рука
скользнула, но горшок все же упал, выплеснул язычок земли на линолеум.
Белое пятно запестрело и резким бабьим голосом плюнуло:
"Это что? Такое?"
Я встал и пошел, потом побежал: никак не унималась эта чертова черная
дрожь.
Дернул штору с двери, смёл какие-то склянки со столика и, не увидев