"Владимир Тендряков. Находка" - читать интересную книгу автора

обдает, как из ковша.
Нарезал лапника, устроил постель. Дров рубить не надо, кругом полно
сушняка. Запас дров сложил в голову, чтоб были под рукой.
Разложил два длинных костра: они занялись не сразу, а когда занялись,
мир замкнулся - ни елей, ни неба, подпертого колючими вершинами, только он,
укутанный в ватное одеяльце ребенок, да с двух сторон с бездумной веселостью
пляшущий огонь.
Стало жарко. Трофим подсушил тряпки - как ни берег их, а все же
влажные,- затем быстро раскрыл одеяло. Уже знакомое обваренно-красное
тельце, оно беспомощно корчилось, надувалось, испускало натужные крики, но
залихватски веселый треск костров заглушал слабый голосок. Наскоро вытер,
подсунул чистые тряпки, поспешно закутал, утер пот с горячего лба:
- Ну вот... Лежи, приблудная.
Искры летели вверх, в ночь, в сырость, в чужой и неприветливый мир, до
которого можно было дотянуться рукой. Трофим лежал, обняв полой ватника
девочку, прижимал ее к себе, порой чувствовал сквозь толстое одеяло: чуть
шевелится - значит, жива.
Жива, а это сейчас для него самое главное.
Смутно, сам того не осознавая до конца, Трофим один на один с этим
осужденным на смерть младенцем почувствовал, что жизнь его до сих пор была
холодной, неуютной. После смерти матери он жил у дяди, разносил пойло
коровам, обходил лошадей, нянчил детишек, получал затрещины: "Шевелись,
пащенок!"
Началась коллективизация, Трофима вызвали в сельсовет: "Подпиши
заявление, что ты батрачил на дядю. Эксплуататор, надо раскулачить". А у
дяди шестеро детей, старший, Петька,- одногодок Трофима, жалко все же.
- Ах, жалко! А они тебя жалели, сколько лет ты на них хрипт ломал?
Сынок-то в сукнах ходит, на тебе рубаха чужая. На рубаху не заработал...
Верно, не возразишь - подписал.
Раскрыли амбары и клетушки, вывели скот, вытряхнули сундуки. Дядя,
сумрачный бородач, его жена, баба сварливая, высохшая, от жадности и работы,
с котомками за спиной, с выводками детишек, под доглядом милиционера
двинулись со двора на станцию.
- Столкнемся, Трошка, на кривой дорожке! Выкормили змееныша за пазухой!
А Петька, одногодок Трофима, плакал, как девчонка.
Ни с кем из них не столкнулся. Из тех мест, куда их угнали, кривые
дорожки вели к богу в рай.
Дядино добро - полушубки, сапоги, поддевки суконные - распределяли по
беднякам. Причиталось и Трофиму - отказался, не взял ни нитки. Пусть знают:
не ради корысти заявление подписывал, а потому, что осознал.
Жить, однако, пришлось в дядином доме. Огромный пятистенок - пустой и
гулкий, по ночам мыши скребутся, в трубе завывает. А утром выйдешь во двор -
все двери нараспашку. Хлев, амбары, баньку, поветь продувает ветром.
Решил жениться. Нюрке Петуховой, дочке нелядащего Сеньки, по-уличному -
Квас, не приходилось выбирать. Из себя вроде ничего - лицо приятное, в
черных глазах какая-то птичья робость, парни бы не прочь побаловать, но кому
охота идти в зятья к деревенскому скомороху Сеньке Квасу.
Этот Квас, морщинистое лицо, мышиные глазки, все богатство - зипун из
заплат, штиблеты с "березовым скрипом", потребовал:
- Свадьбу гони хочь хрестьянскую, хочь пролетарскую - была бы выпивка.